Пример

Prev Next
.
.

Александр Марков

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

Тень «Триумфов» в пастернаковском «Августе»

Добавлено : Дата: в разделе: Без категории

При всей хрестоматийности пастернаковского «Августа» (1953), стихотворение выглядит странно: большая часть его -- это пересказ сна, причем прямая речь звучит внутри сна. Сложная система триумфов любви и смерти, и при этом господство прощального мотива, не дают сразу понять, а что произошло в этом стихотворении кроме того, что творчество победило забвение, а нравственная прямота -- унижение. Мы исходим из того, что разобраться в «происходящем» можно, если применить апокалиптический код: четырех Всадников и эсхатологической жены.

Прежде всего, необходимо отметить, что всадники Апокалипсиса -- это вовсе не образные или аллегорические обозначения бедствий, как мы часто привыкли понимать. Напротив, это персонажи, триумфаторы, которые могут быть сопоставлены с великими историческими событиями, с мерой исторического бытия, но не с катастрофами в банальном смысле.

Тема триумфа -- одна из самых разработанных в европейской литературной культуре, начиная с “Триумфов” Петрарки (1340--1374), вызвавших множество живописных подражаний. Триумфы -- это всегда история горя: триумф любви оказывается горем для влюбленных, а триумф целомудрия напоминает, что большая часть целомудренных жен давно умерли. Триумф смерти напоминает, что слава переживает смерть, но и триумф славы оказывается под гнетом времени, и только триумф вечности преодолевает этот гнет времени. По сути, “Триумфы” Петрарки -- это вереница, в которой скорбь находится в самой сердцевине праздничного шествия, и шествия сцеплены в общем роке, ибо здесь не политическая, но литературная победа, не военный энтузиазм, а читательская меланхолия. Сцепленность сюжетов узлами скорби столь сильна, что и самое возвышенное воспроизведение праздника неотделимо от провала, а провал не может быть закрыт никаким готовым образом, никаким мнимым согласием, но только переживанием собственной жизни как шествия.

Тень Триумфов мы находим и в “Августе”, причем тему самого известного, апокалиптического триумфа. Первый всадник, на белом коне, обычно трактовался как образцовый триумфатор, победитель: “и был дан ему венец”, венец однократной, но тем более убедительной победы. Всадник явно имеет черты Аполлона: ему дан лук со стрелами, способность Аполлона убивать, и легко можно представить себе его как Аполлона с солнечным венком из протуберанцев на голове. Тогда первый всадник Апокалипсиса -- отражение апофеоза римских императоров, отождествлявших себя с солнечным богом. Стихотворение Пастернака и начинается с триумфа солнца, которое проникает повсюду, оказывается всевидящим, и при этом согревает. Этот триумфатор ведает даже мысли -- получается, что солнечная власть императора -- это притязание на власть над душами, что сразу сопрягается с еще довоенным опытом жизни в тоталитарном государстве.

Второй всадник, на рыжем коне -- это всадник войны, которому дано “взять мир с земли”, “чтобы убивали друг друга”. Если понимать этого всадника просто как вызывающий образ войны, то тогда рыжий цвет будет только раздражать. Но можно понять и иначе его, как триумф памяти о тех, кто в войне погиб. Всадник тогда -- это триумф рыжей колесницы памяти. Живописным представлением такого триумфа будет кладбище с высокими деревьями ("лес кладбищенский" напоминает и о живописных кипарисах, а не только о переделкинском лесу), и рыжий цвет коня и будет цветом такого триумфа. Память о недавней войне и оказывается образом возвышенного кладбища, которое только и может сохранить яркое переживание жизни.

Третий всадник Апокалипсиса -- образ смерти от голода, у этого всадника в руке весы, которые отмеряют всё скупой мерой. И в стихотворении Пастернака смерть оказывается “казенной землемершею”, отмеряя уже не только дары и блага, но и само посмертное существование, “яму по росту”. Это уже не просто наступление смерти, но триумф смерти, которая смотрит в лицо как победитель, диктуя свои железные законы. С железными законами и пришлось поэту столкнуться в послевоенное время, с его скупой мерой любого нравственного блага. 

Наконец, завершающее поэтическое высказывание -- это ожидание триумфа четвертого всадника, эпидемии, открывающей ад, “бездну унижений”. И ад оказывается вдруг уже попран апокалиптической Женой, облеченной в солнце. "Осень, ясная, как знамение", состоялась вопреки аду. Знамение, как мы все помним, -- икона Божьей матери с Младенцем во чреве -- иначе говоря, жена, облеченная в солнце уже в буквальном смысле триумфа Иисуса еще до рождения.