Пример

Prev Next
.
.

Александр Марков

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

Лебедь Диониса

Добавлено : Дата: в разделе: Без категории

В невероятно смешном романе Джеффри Евгенидиса «Средний пол» (Middlesex, 2002) рассказывается история гермафродита, произошедшего от бабушки и дедуши в инцесте. Осознает себя гермафродит, принятый за девочку при рождении, мужчиной со всей возможной прозрачностью употребления мужского рода. Он говорит о себе, что родился с чистым лицом, обрамленным кудрями. Мы видим прозрачную картину или зеркало в раме кудрей, чистую гладь, будто гладь вод. Рассказчик по ходу романа часто идет нам навстречу, говоря об апполинизме своего детства, о безмятежности существования в непритязательных женских одеждах.

Но рассказчик (главный герой) сообщает, что с 13 лет власть Аполлона над ним сменилась властью Диониса. Появились хищные дуги бровей, кривизна выступающих зубов, дикий изгиб носа. Дионисийство -- это вызывающая кривизна, в противовес сновидческому провалу в памяти, предвещаемому Аполлоном. Дионис победил недоумевающий взгляд подростка: гермафродит начал вдруг взмывать распущенными кудрями.

И вдруг оказывается, что волосы под властью Аполлона были скорее прямыми и лоснящимися, они не вились, не знали того дикого разгула пружинящей кривизны, которую узнал подростковый возраст. Противоречие в описании легко можно было бы счесть общей ветренностью главного героя, тем, что будучи в костюме девочки, он любил не только покрасоваться, но и видеть себя идеальным. Непослушливость кудрей явно не вписывается в ту начальную ситуацию послушания женским одеждам, которые должны были и сидеть, и смотреться как естественные. Аполлинизм явно означает здесь согласие со своим сном, а дионисийство -- пробуждение от сна или несогласие с ним, хотя и трудно разобрать, что делает герой, пишущий (авто)биографию нескольких поколений.

Любование собой, в спокойствии вод собственного притворства, напоминает больше всего лебедя, который гордится тем, что даже выгнув шею, он величав, а не напряжен. Именно образ лебедя снимает противоречие между восприятием своей внешности как безупречного блеска, и представлением о красоте, обрамляющем внешний вид, как рама, как берег идеально прозрачного пруда. И именно этот образ лебедя и оказывается ключевым мотивом романа.

Лебедь был самой известной птицей Аполлона: античные изображения воспроизводят и воспарение Аполлона на лебеде или больших лебединых крыльях, и колесницу, запряженную лебедями. Но у Евгенидиса никогда до конца Аполлон не остается хозяином лебедя, скорее, спокойствие вод оказывается сильнее солнечной грезы.

Сначала лебединую шею повествователь находит у своей матери. Она была с “маленькой грудью и лебединой шеей”. В этой лебединой шее главный герой находит полную адаптацию к американским нормам внешности и американскому образу жизни: даже если ты американский провинциал, то ты выглядишь изящнее, чем переселенцы первого поколения, остающиеся угловатыми именно в силу типических черт. Типические черты оказываются слишком восточными, слишком дионисийскими -- Дионис пришел с Востока, как мы все помним. Тогда как адаптация, готовность быть всегда скованным гладью и безупречностью иллюзий о себе -- вполне аполлинийский принцип.

Следующий важный эпизод: влюбленность повествователя в женщину, у которой оказываетс уже не лебединая шея, а напротив, полнокровие и полная сила: выпирающие груди и мощные мышцы ног -- соединение витальности и тренированной силы. Ее ныряние в воду и встреча с купальщицами описывается как встреча с наядами: она сама вода. И “лебеди вытянули шеи, чтобы как следует разглядеть ее”. Блеск заставлет всех затихнуть. Она “будто излучала… золотистое сияние”. Этот блеск, который завораживает, создает идеальную мифологическую картину: чтобы гермафродит стал из женщины мужчиной, он должен стать наядой и оказаться внутри золотящейся мифологической картины, внутри поэмы о приятном месте. Золотистое сияние может напомнить об Аполлоне, но это уже “будто”, тогда как лебеди, птицы Аполлона, здесь только глядят, здесь только внимают происходящему. Они не участвуют в притворстве, но с изумлением смотрят на непритворную дионисийскую витальную силу. Дионисийство входит как образ “другого”.

Но дионисийскими становятся не девушки, которые продолжают принадлежать стихии воды. Одна из девушек в раздевалке “поднимает ко рту бутылку с водой и откидывает назад свою лебединую шею”. В раздевалке все растеряны, смотрят в пустоту, уже нет присутствия Аполлона, но только общее спортивное напряжение. Притворство окончательно уступает место непритворной жажде жизни, и Дионис входит уже не как господин земли, но как тот, кто способен укротить воды. Это для героини и вода Крещения с женским именем (и можно здесь усмотреть антихристианский смысл), но и воды океана, принесшего ее бабушку и дедушку, в инцесте венчавшихся на корабле -- тогда Дионис разрешает от этого греха, и истинное крещение оказывается уже не бытовым праздником, и не слиянием с “наядами”-одноклассницами, но отречением и от фальши, и от неосторожного взгляда.