Пример

Prev Next
.
.

Александр Марков

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

Среди миров: опыт прочтения сюжета

Добавлено : Дата: в разделе: Без категории

Виктории Малкиной

Хрестоматийное романсовое стихотворение Иннокентия Анненского меньше всего обделено читательским вниманием, но сюжет его не вполне ясен: должны ли мы читать его как развернутый символ гармонизирующей любви или как некоторую эпизодическую историю со своей логикой.

При первом чтении стихотворение просто вбирает в себя ряд ключевых мотивов поэзии Иннокентия Анненского, такие как длящийся тоскливый страх смерти, возможность целостной любви только как мечты, поиск внешнего ответа на мучительные вопросы как неизбежное обращение к собственной совести -- ничего не прибавляя к уже известному читателям этой поэзии опыту. Но при втором чтении стихотворение может раскрыться как дополняющее то, что уже было сказано в других стихах. Мы исходим из взаимодополнительности “космического” и “садового” кода у этого поэта:

 

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я Её любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

 

 

И если мне сомненье тяжело,

Я у Неё одной ищу ответа,

Не потому, что от Неё светло,

А потому, что с Ней не надо света.

 

Поиск ключа к сюжету можно начать с “мерцания светил”. Сам образ ночного мерцания, когда ночь переживается как бытие наедине с мирами, может быть превращен в систему метафор, рассыпаться на метафоры: мерцание светильников или драгоценностей, с которыми бы сравнивались звезды. Если исходить из даты под стихотворением, “3 апреля 1909 г.”, то действительно, найти живое или мертвое мерцание в апреле затруднительно. Вместе с тем, есть явление, которое без труда можно наблюдать в августе -- мерцание светлячков, пугающее живым и нарочитым светом, равно как и мерцание отблесков ярких звезд в воде (хотя бы в капле росы). Август как время мерцаний воспет поэтом в одноименном цикле из двух стихотворений: мерцание закатного солнца, выхваченные из тьмы лепестки увядающих хризантем, напоминающие драгоценности, блеск электрического света на ветке клена с золочеными листьями, в противоположность сладостно умирающей ночи. Звезды в августе должны казаться наиболее крупными на ночном небе, и значит, меньше всего “мерцающими”, тогда как мерцают светляки, капли росы и аллеи, где встречаются все эти мерцания.

Имя Звезды тогда тоже можно предположить с ясностью -- это Астра (Ἀστήρ, звезда -- память о смысле греческого названия была хотя бы в басне Козьмы Пруткова “Звезда и брюхо”, имея в виду каламбур ἀστήρ γαστήρ), имя цветка, апофеоз которого в августе позднее был воспет Цветаевой. Кроме космического пейзажа (тревожного переживания мироздания в саду или парке между жизнью и смертью как между прошлым и будущим, когда всё видится “мирами”) мы читаем садовый пейзаж: аллея сада едва освещена светом светлячков, деревья переживаются как целые миры, а астра на клумбе указывает, где дом и где сад. Запахи других цветов томительны, в своем напоминании о смерти; тогда как астра, достигшая цветения в августе, как кстати когда все цветы отцветают, и оказывается единственным доказательством бытия среди всеобщей смертности. С таким бытием уже “не надо света”.

Вывод мог бы показаться несколько поспешным, если бы не важнейший источник всех романсовых мотивов Иннокентия Анненского -- поэзия Алексея Апухтина. Стихотворение “Астрам” (начало 1860-х) -- столь же изящное восьмистишие, в этой же мере построенное на отрицаниях: дни без просвета, ночи хмурые, звезды не светят, соловьи не поют. Сюжет стихотворения Апухтина оказывается тем же, что и Анненского: множество дней проходят, как множество миров у Анненского оказываются скукой, и только общение астр не сказывается томительным -- они страшатся смерти, но их беседа только и может утешать среди постоянных испытаний мирами и временем. Только у Анненского это уже не беседа, а повторение имени, для него важно не как что происходит, но как возможно пережить смерть. Астры гостят на земле, как и лирический повествователь оказывается среди миров, и гостят среди отцветшего лета, как в мерцании светил, когда нет уже красок, но лишь смертность всего происходящего.

Во второй строфе у обоих поэтов не остается ничего, кроме боли сердца: астры не жили настоящей жизнью, им нечего помнить; тогда как в стихотворении Анненского ищется забвение:

 

Поздние гости отцветшего лета,
Шепчутся ваши головки понурые,
Словно клянёте вы дни без просвета,
Словно пугают вас ноченьки хмурые…

Розы — вот те отцвели, да хоть жили…
Нечего вам помянуть пред кончиною:
Звёзды весенние вам не светили,
Песней не тешились вы соловьиною…

 

Поразительно сходство развязки: астры не познали света весны, и от Астры не бывает светло; астры не познали утешения весны и светлой соловьиной песни, и с Астрой не надо утешения светом. Где у Апухтина была история жизни, там у Анненского история смерти. Повестовательность сменилась нормативностью: не как к несчастью было, а как должно быть в нашем несчастьи.