Пример

Prev Next
.
.

Игорь Фунт

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

Taffy. Unable cross the line

Добавлено : Дата: в разделе: ЛитературоНЕведение

65 лет назад, 6 октября 1952 года умерла Надежда Александровна Лохвицкая (Бучинская)

Пару слов о происхождении псевдонима Тэффи. (Немного с юморком.) Оттого как если с возникновением прозвища «Фунт» всё понятно. То с псевдонимом «Taffy», в общем-то, чуть сложнее.

Началось всё вот с этого (опять же, по моему мнению) стишка:

 

Taffy was a Welshman, Taffy was a thief.

Taffy came to my house and stole a leg of beef.

I went to Taffy's house and Taffy was in bed.

So I picked up the jerry pot and hit him on the head.

 

Тэффи был валлийцем, Тэффи — воришка.

Тэффи наведался ко мне домой, украв говяжью ногу.

Я пошёл к Тэффи, — он как раз валялся в постели.

Ну, я взял горшок и наподдал им негоднику по кумполу.

Перевод И.Фунта

 

«Taffy was a Welshman» — «Таффи из Уэльса»: анти-валлийский стишок, популярный в Англии XIX в. Имеет статус народной песни. Позже стал детской песенкой-прибауткой, c различными вариантами продолжений, — из серии fairy tales. Которая полюбилась Надежде Ло́хвицкой — Тэффи.

Термин «Таффи» также может быть объединением общеуэльского названия «Дафид» (валлийское произношение: [davɨð]) и уэльской реки «Тафф». На которой построен Кардифф: в далёком прошлом конгломерат независимых кельтских королевств. Ныне: один из четырёх главных административно-политических частей UK.

Ранее термин Taffy употреблялся в середине XVIII в. Когда в Лондоне была издана книга Pretty Song Book Томми Тула — ок. 1744 г.

Там были слова:

 

Taffy was born

On a Moon Shiny Night,

His head in the Pipkin,

His Heels upright.

 

Тэффи родился

В подлунную сияющую ночь. (Признак коварства, — авт.)

Его голова, похожая на кастрюлю,

Соответствовала его длиннющим каблукам. (Рисуется образ мерзавца-проходмца, — авт.)

 

Наряду с тем, Тэффи также приписывает происхождение своего псевдонима семейным, также киплинговским аллюзиям.

Понравившийся стишок про воришку-безобразника Таффи, — по её словам, — взят из романа Дж.Дюморье «Трильби» (1896). [Я, кстати, искал этот стишок, не нашёл — в рус. переводе «Трильби» Лещенко-Сухомлиной, 1960. До оригинала, к сож., не добрался: не дисер же кропаю.]

Её судьба покрыта мифами.

Так, Надежду Александровну очень раздражал слух, — пущенный сотрудниками парижского журнала «Русская мысль», — что она, дескать, приняла советское подданство.

После окончания ВОВ её действительно звали в СССР. И даже, поздравляя с Новым годом, желали успехов в «деятельности на благо советской Родины». На все предложения Тэффи отвечала отказом.

Касаясь поспешного, — по воле случая, — бегства из России, она однажды горько пошутила, что элементарно боится: в России её может встретить плакат «Добро пожаловать, товарищ Тэффи!», а на столбах, поддерживающих плакат, будут висеть Зощенко и Ахматова.

 

…Мимо стёклышка иллюминатора

Проплывут золотые сады,

Пальмы тропиков, звёзды экватора,

Голубые полярные льды.

Автор: Тэффи. Песню исполнял: Вертинский

 

«Тэффи не склонна людям льстить, не хочет их обманывать и не боится правды. Но с настойчивостью, будто между строк, внушает она, что как ни плохо, как ни неприглядно сложилось человеческое существование, жизнь всё-таки прекрасна, если есть в ней свет, дети, природа, наконец, любовь». Г.Адамович

«Скучно жить на этом свете, господа! — готова воскликнуть Тэффи вслед за непререкаемым авторитетом Гоголем. — Но и чудно жить!». — Несмотря ни на что. Ни на какие угрозы и несчастья. Нищету и голод. Забвение и угасание. В этом вся Тэффи.

Да, настоящее признание это когда народ, не ведая того, говорит твоими фразами, прибаутками, мыслит твоими оригинальными фиоритурами, передаёт твои истории из уст в уста. Такова была всеобъемлющая слава Чехова, Куприна, Бунина. Но в особенности внезапно, как бы нехотя ворвавшейся в литературный мир начала двадцатого века Надежды Ло́хвицкой — под псевдонимом Тэффи.

Такова её карма: по Тэффи, по её хара́ктерному язвительному глаголу — голосу — сохли, страдая без ума, все. От низших сословий и чинов — до высших, высочайших! — вплоть до Государя-Императора.

Позднее её по-своему восприняли и обожали социалисты, масоны, эсеры. Керенский, Распутин, А.Богданов. (Бердяев советовал ей подальше держаться от большевиков.) Обожал Ленин, в какой-то определённо искусствоведческой, исследовательской манере взаимно, но… до некой роковой черты, связанной, непреложно, с революцией. Которую Тэффи не смогла перешагнуть.

Доходило до смешного.

Трагикомична история большевистской газеты «Новая Жизнь», издававшаяся в Петербурге с 27 октября по 3 декабря 1905 г., где печаталась Тэффи. Газета появилась благодаря атмосфере всеобщей политической эйфории после объявления манифеста 17 октября. Даровавшего свободы совести, слова, собраний и союзов.

Социал-демократы, остро нуждающиеся в легальном СМИ, решили воспользоваться разрешением на выпуск газеты, выданным поэту Н.Минскому, у которого не было денег на издание. Финансовый вопрос помог разрешить Горький. В результате редакция объединила будущих антагонистов, с одной стороны: Ленина, Воровского, Луначарского, Горького; с другой: в скорости эмигрантов-антисоветчиков Л.Андреева, Бальмонта, Бунина, Вилькину.

Так и хочется представить встречу в коридоре, скажем, Андреева с его исконным врагом, блоковским вождём «с раскосыми глазами» Лениным! Брюсов тогда выразил отношение интеллигенции к революции 1905 г. знаменитой фразой: «Ломать мы будем с вами, строить — нет».

Профессионально взявшуюся писать довольно поздно, тридцати почти лет, на рубеже-перекрестии веков, — я бы не посмел назвать её эталонным представителем культуры переходного периода. Скорее ярчайшим его обрамлением, оправой. Светом, озарявшим именно что явления в полную силу разгоравшегося Серебряного века — С.Чёрный, Ф.Сологуб, Д.Мережковский, Б.Зайцев.

Тэффи несомненно литературно родственна Чехову, особенно раннему. (Поздний Чехов, бесспорно, недосягаем.)

Традицией Антоши Чехонте напитана вся творческая биография писательницы, поэтессы, мемуаристки, переводчицы (шведский, португальский, англ., фр. языки), критика наконец. Чего только стоит её приснопамятная фраза по поводу поэзии Северянина (1933): «Он не сеял разумного, доброго, вечного, за что потом сказал нам “спасибо сердечное русский народ”».

В отличие от упомянутых классиков, — плотно, надёжно встроенных в фундамент храма русской культуры, — несмотря на громкую популярность первого поэтического сборника «Семь огней» (1910 г. С явной аллюзией на поэзию Ф.Сологуба.), Тэффи окружена ореолом осторожного непонимания корифеев жанра: Брюсова, Гумилёва. Пререкавшихся друг с другом по поводу маскарадно-иронической маски Тэффи. Отмечавших внешне неплохую, в принципе, литературность, — в подтексте подразумевая лишь красочно-косметическую колоратуру её лирики.

Да и старшая сестра — «русская Сафо» Мирра Ло́хвицкая безусловно превосходила младшую по силе воздействия на публику. Прочно заняв место в женском, телесно-сердечном пантеоне книжных утех и любовных фантасмагорий — в небесах кроткого наслаждения жизнью: «…ангел безгрешный, случайно попавший на землю, сколько ты счастья принёс! Как ты мне дорог, дитя!»

Сравните, дорогие друзья, и почувствуйте равновесное движение душевных струн обеих сестёр:

 

Мирра Лохвицкая

Если прихоти случайной

И мечтам преграды нет —

Розой бледной, розой чайной

Воплоти меня, поэт!

 

Двух оттенков сочетанье

Звонкой рифмой славословь:

Жёлтый — ревности страданье,

Нежно-розовый — любовь.

 

И осветит луч победный

Вдохновенья твоего

Розы чайной, розы бледной

И тоску и торжество.

 

Тэффи

Моя любовь — как странный сон,

Предутренний, печальный...

Молчаньем звёзд заворожён

Её призыв прощальный!

 

Как стая белых, смелых птиц

Летят её желанья

К пределам пламенных зарниц

Последнего сгоранья!..

 

Моя любовь — немым богам

Зажжённая лампада.

Моей любви, моим устам —

Твоей любви не надо!

 

Атавистически-мистические настроения их прадеда-масона, — жившего в эпоху царствования Александра I, — «генетическим образом» (из автобиографии Тэффи, — авт.) передались по наследству старшей сестре. Не избежала сего искушения и младшенькая.

С 1904 г. заявив о себе газетными фельетонами, бичуя чиновничество и власть предержащих, проснулась знаменитой она с появлением двухтомника «Юмористические рассказы» (1910-е). Далее, ровно из рога изобилия выходят книги «И стало так…», «Карусель», «Ничего подобного» и др. Регулярно, почти ежегодно публикующиеся и переиздающиеся вплоть до революционных дней: февральских, октябрьских.

Своеобразной точкой отсчёта, с которой в сугубо фельетоническую тональность произведений всё чаще проникают печальные ноты, — особенно в ракурсе Первой мировой (побывала на передовой в качестве медсестры), — стал сборник «Неживой зверь». Где Тэффи честно предупредила читателя — он встретит там сонмы невесёлого, сонмы слёз: «жемчуга» её души. Что вызвало неоднозначную реакцию.

Но увы, создавшийся устойчивый стереотип юмориста-газетчика нелегко поколебать.

Привыкший и готовый к смеху зритель не воспринимал и не понимал перерождения: «Всё равно ей не верят и смеются. Ах, эта смешная Тэффи!» — рассуждал Зощенко об авторской омонимичности, завуалированности горечи и стыда под личиной клоунского хохота.

Печаталась в популярнейших «Русском слове» Сытина-Дорошевича, «Новом Сатириконе» Аверченко — покамест их не закрыли большевики.

…Кстати, Аверченко жил через квартал от ресторана «Вена», — потому нередко всей редакцией «Сатирикона», да и просто сочувствовавшими, охочими до яств неутомимыми шаманами Пегаса заглядывал туда на обеды. Плавно перетекавшие в шумные журфиксы. Ремизов-Васильев «Ре-ми», громогласный Радаков, встрёпанный В.Войнов, сардонический П.Потемкин, флегматичный Г.Ландау, восторженная Тэффи.

Вообще питерская «Вена», скажем, для Куприна — изящного формовщика слов и знатока словопластики (и женской пластики тоже), к тому же мощно воссевшего на литературный трон после возгремевшего на всю Империю «Поединка», — была чем-то вроде штаба фронта. Только немного с иным идеологическим наполнением. Там он привечал гостей, объявлял деловые встречи, заключал контракты с меценатами.

(Похожих военизированно-драматических «штабов» было разбросано по Питеру и Москве немало. Это и всяческие квартирники, кружки (подобно старейшему кружку Яковлевой на Фонтанке конца XIX в.), литературные «среды», «четверги». Это и «Донон» на Мойке, достославная Башня Вяч.Иванова, одиозная «Бродячая собака». В Москве — от «Розового фонаря» нач. XX в. до «Стойла Пегаса» 1920-х etc.)

И хотя в ту пору неуёмную в развлечениях богему стали переманивать новомодные рестораны-«Квисисаны» с недорогими механическими буфетами, Александр Иванович «Вену» никогда не предавал.

Половые там стабильно были при купринском гешефте, кухня — при пополняющихся заказах. И только винный склад — в состоянии непрекращающейся войны! Нужный алкоголь быстро иссякал (Куприн неизменно гурманничал), и халдеи с ног сбивались в поисках спиртного по соседним питейным подвалам. «Ах, в "Вене" множество закусок и вина, вторая родина она для Куприна...» — гуляла эпиграмма.

Художник из созвездия Большого Максима, бывало, раздражавший «дурацкой» переменчивостью взглядов самого Горького, Куприн — центр столичного бомонда, безумолчный кутила, повеса и, своими повадками, некий по-фаустовски лицемерный шут. Точнее даже, некрасовский «косой плут», учитывая его инородчество. Шалманом нагоняющий вкруг себя волну прихлебателей, цыган с гитарами, шампанским — и опереточных принцесс-певичек: щекотливых девок на выданье.

Не терпящий пререканий и укоров от непьющих друзей типа нелюдя-Ценского, непримиримый и беспощадный к недругам, — Куприн сразу лез с неугодными в драку, потчуя оплеухами и целясь прямо по «физиогномии», как говаривал в свою бытность затронутый чуть ранее Некрасов. Но не суть…

По жребию звёзд и, конечно, моему воображению, Куприн непременно должен был сойтись с сатириконовкой Тэффи, часто посещавшей «Вену» с главредом Аверченко.

Будучи не прочь приударить, Александр Иваныч вроде бы и сошёлся с ней, но…

Быстро смекнул, что ежели они сблизятся больше, ей придётся сильным манером повлиять на его беспробудное пьянство, — и тогда он перестанет быть Куприным, в том числе для нас, читателей.

Но ежели Тэффи не исправит «татара-монгола» в лучшую сторону — они всё равно расстанутся: с её-то высокомерной эстетикой англицизма, старинным «валлийским» воспитанием — Taffy was a Welshman — супротив купринской бесшабашности, расшатанности и вседозволия. Посему остались просто друзьями. И в России, и далее в загранке…

Уверен, что сама Тэффи всей своей сущностью — и творческой, и чисто женской — предназначена была судьбой для Чехова: извечного её вдохновителя-учителя. Да тоже звёзды не сошлись. Да и сводник из меня никакой.

Привязка к тегам серебряный век