Пример

Prev Next
.
.

Александр Марков

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

Аристотель. Метафизика. Книга Λ (12), 6--10

Добавлено : Дата: в разделе: Без категории

6

Так как три существования, из которых два природных и одно неподвижное, о последнем нужно сказать, что неподвижное существование не может не быть вечным. Ведь существования стоят во главе всего существующего, и если все они подвергутся разрушению, то будет разрушено всё. Но нельзя породить или разрушить движение, оно было всегда, или время. Ведь чтобы сказать «раньше» или «позже» и требуется время. 

Итак, движение – такая же непрерывность, как и время: время либо то же самое, что и движение, либо оно как-то страдает движением. Но непрерывное движение бывает только в смысле перемещения с места на место, и такое перемещение будет происходить по кругу. 

Но допустим, есть нечто приводящее в движение или создающее что-то новое, но оно не действует, не действительно – тогда и нет движения. Можно что-то уметь, но не делать этого. Поэтому нет нам проку, даже если мы придумаем вечные существования, как некоторые говорят, «идеи», если в них не будет претворяющего вещи принципа. Но и этого недостаточно, и недостаточно только поставить идею в ряд существований: пока идея не станет действительностью, движения не будет. 

И даже недостаточно ей оказаться действительной, если существует она только как возможная. Тогда движение будет только временным, потому что динамика сама не может дорасти до бытия. 

Итак, должно быть начало, существование которого действительность. Также такие существования должны обходиться без материи: чтобы пребыть в вечности, если можно еще занять место в вечности, они должны быть действительностью. 

Но здесь тупик: кажется, что если всё действительное возможно, но не всё возможное действительно, то возможность предшествует действительности. Но если так, ничего не будет в бытии: может быть так, что всё так и останется возможным, не дойдя до действительности. 

И если мы согласимся с богословами, что все боги родились из ночи, и согласимся с физиками, утверждающими единство мира, то вновь мы застрянем в невозможном. Как что-то придет в движение, если причина располагается не в действительности? Материал сам себя не построит, а только строитель, и месячные и земля не родят, но сперма и семена. 

Поэтому некоторые придумывают вечную действительность, как Левкипп и Платон. Они говорят, что движение вечно. Но почему и к чему, они не говорят, и не указывают причину, почему именно так всё движется. Ничто не движется как попало, но всегда что-то должно проявляться, что вот от природы сейчас движется сюда, а от насилия или по убеждению ума куда-то туда. И кто начал первым двигаться – тут не разберешься. 

Но даже Платон не может сказать ничего внятного о начале, о котором думает, само себя движущем: Платон просто говорит о душе, которая появилась позже, вместе с небом. А сама мысль, что возможность первее действительности, в чём-то правильно, а в чём-то нет, и мы уже только что говорили, почему. 

Что действительность первична, заявляет Анаксагор (его ум – действительность) и Эмпедокл (первичны дружба и вражда), и все утверждающие, что движение вечн, как Левкипп: не беспредельное время существовали хаос и ночь, но всегда было одно и то же, или циклами, или как-то еще, если действительность первее возможности. 

Но если одно и то же всегда циклично, то что-то одно должно оставаться, то что действует всегда как всегда. Если всегда вещи будут возникать и гибнуть, то нужно, чтобы было что-то всегда действительное и для того, и для другого. Итак, необходимо, что оно будет здесь действовать само по себе, а здесь по-другому. Тогда оно будет иначе действовать, чем в первый раз. Следовательно, получается, что действуя само по себе, оно действует как причина другого действия. Поэтому мы приходим к первому действию, которое причина себе, что оно всегда такое. Другим оно становится совсем по-другому, а вечно всё это продолжается и потому, и по-другому. Вот так соотносятся движения. Зачем требовать еще каких-то принципов? 

7

Итак, мы нашли удовлетворившее нас объяснение. В противном случае все происходит из ночи, или из неразличимости вещей, или из небытия. Всё это рухнуло, и вот, есть нечто движущееся безостановочным движением, а это движение по кругу – что очевидно не только из формулы, но и из происходящего. Итак, первое небо вечно. 

Тогда что-то его движет. Так как и двигаться, и двигать нельзя без посредничества, то в конце концов ет то, что движет, но само н движется. Эта вечная вещь – само существование и сама действительность. Так же действует и желанное, так же действует и мыслимое: движет нас, но само остается неподвижным. Но первичное желанное тождественно первично мыслимому. 

Ведь желаем мы того, что выглядит прекрасным, а волим то, что по сути прекрасно. Мы охотимся на то, что нам угодно, скорее, чем нам угодно, потому что мы охотимся: мы начинаем с помысла. Ум движим мыслимым, а мыслим тот другой строй вещей как он есть. В этом строю впереди сущность, точнее простота и действительность сущности. Единство и простота – не одно и то же: единство – мера, а простота – состояние. 

Но прекрасное ради него самого избирается в этом строю. Ведь первое должно быть лучшим во всём или прописывать всё лучшее. 

А что целевая причина есть и в неподвижных вещах, доказывается таким различием. Цель может быть задачей, а может быть предназначением: неподвижная вещь не ставит задач, но имеет назначение. Она движет то, во что влюблена больше жизни, а приведенное ей в движение движет всё остальное. 

Если что-то движется, значит, оно может стать другим. Если действительность – это прежде всего порыв, то уже само это движение предполагает другое состояние, если не состояние существования, то хотя бы другое место. Но если в действительности есть неподвижно сущее, которое приводит вещи в движение, то оно никак уж не может стать другим. 

Порыв – это первое изменение, и порыву быстрее всего двигаться по кругу, и придать ему столь быстрое изменение может только что-то неподвижное. Следовательно, неизбежно такое неподвижное существует, и существует как надо, и поэтому оно стоит в начале вещей. 

Слово «неизбежное» имеет несколько значений: насильно против устремления; без чего вещь не благоустроишь; не допускающее ничего кроме такой прямоты. 

Итак, на таком начале держится небо и природа. Это начало обходится с собой так прекрасно, как мы можем только краткое время. Ведь оно такое всегда, а мы так не можем. Так, его действительность и есть его наслаждение. Мы сами знаем, что сладостнее всего бодрствовать, чувствовать, мыслить, а надеяться всяко и вспоминать всяко – это уже следствия. 

А мысль как она есть любит самое лучшее как оно есть; и чем прекраснее эта мысль, тем прекраснее это лучшее. А сам себя ум мыслит при восприятии умственного: он сам становится умным, когда приникает мыслью к умственному, и тогда ум становится одной вещью с умственным. 

Ум воспринимает умственное как самое что ни на есть существование, и превращается в действительность, когда принадлежит этому умственному существованию. Думается, божественное в уме – это такое состояние, состояние созерцания, самое сладостное и прекрасное. Но если мы временами такого достигаем, то Бог всегда в таком состоянии, что вызывает удивление, а что это состояние прекраснейшее, вызывает еще большее удивление. Таков Бог в его состоянии, и жизнь в нем жительствует, ибо действительность ума – жизнь, а Бог во всем действительность. И действительность Бога как она есть – жизнь прекраснейшая и вечная. Поэтому мы говорим, что Бог – живое существо вечное и прекраснейшее, жизнь непрестанная и век непрестанный и вечный явленный в Боге: таков Бог. 

Пифагорейцы и Свесипп предполагают, что самое лучшее и прекрасное стоит не в начале, потому что у растений и животных начала их причины, но прекрасны и совершенны только выросшие из этих причин. Но они ошибаются. Ведь сперма происходит из того, что еще до этого было совершенным, и первым стоит не сеяние, а совершенное. Человек существует раньше сеяния: но не возникший из сеяния человек, но тот, кто произвел сеяние. 

Мы прояснили, что есть существование вечное, неподвижное, отдельное от чувственных существований. Также мы доказали, что такое существование не может иметь какую-либо величину, но не ведает частей и разделений. Ведь оно приводит в движение бескрайнее время, а ничто огранченное не может иметь безграничную динамику. А так как всякая величина или безграничная, либо ограниченная, то это вечное существование не может имет ограниченной величины, но не может и безграничной – потому что безграничных величин не бывает. К тому же такое существование не ведает страстей и разрывов с собой. Ведь все такие прочие движения запаздывают за пространственным движением. Итак, очевидно, почему всё так сложилось. 

 

8

Не будем забывать вопрос, нужно ли предполагать такого качества сущность одну или многие. Лучше вспомним утверждения других философов. О количестве этих сущностей никто ничего ясного не сказал. Предположение об идеях не заключает никакой отдельной мысли об этом. Так, те, кто говорят об идеях, называют идеи «числами», но то говорят, что чисел бесконечное множество, то, что можно ограничиться первым десятком. Но по какой причине именно столько чисел, никакого старательного доказательства не было. 

Мы скажем об этом, исходя из наших суждений и разграничений. Начало, как первое среди существующего, неподвижно и по сути, и по свойствам. Оно движит движение: первое, вечное, единое. Так как движущееся чем-то приведено в движение, то первое движущееся как таковое будет неподвижно. Вечное движение вызывается вечнымдвижением, единое движение — единым движением. Но мы видим не только простое передвижение всего, которое движит первая неподвижная сущность. Мы видим и вечные передвижения планет – ведь вечно и безостановочно движение по кругу, как мы доказали в книгах «Физики». Поэтому неизбежно, что любое из этих передвижений движимо самой по себе неподвижной вечной сущностью. 

Да, это так: природа звёзд существует вечно существующей; и движущее вечно и предшествует движимому, и предшествующее сущности неизбежно сущность. Очевидно, что сущностей будет сколько звезд, вечных в природе, неподвижных для самих себя и не становящихся величинами по указанной прежде причине. 

(1073б) Итак, есть сущности, одна из них первая, а вторая по порядку проявляется в передвижениях звезд. Это мы уяснили. А множественность таких передвижний нужно рассматривать с помощью стоящей ближе всего к философии математической науки – астрономии. Астрономия измышляет созерцание вечной, но чувственной сущности, тогда как арифметика и геометрия занимаются не сущностями, а числами и измерениями. 

Что передвижений непостоянных тел небесных больше одного, очевидно даже тем, кто недалеко продвинулся в этой науке. Ведь любая планета передвигается несколькими передвижениями одновременно. А сколько таких передвижений получается, мы сейчас скажем, приведя размышления некоторых математиков. Разумный подход предполагает определенность множества. Нам остается, предлагая свои решения, разузнавать чужие решения, и если в трудах математиках говорится другое, чем то, что говорим мы, нужно уважать оба решения, но признавать более точное. 

Евдокс предполагал передвижение солнца и луны в трех сферах: во-первых, неподвижных звезд, во-вторых, посреди зодиака, в-третьих, наискосок от широты зодиака, причем на более дальнюю широту уходит луна, чем солнце. А передвижение планет – в четырех сферах каждой, из которых первая и вторая те же, что у солнца и луны – ведь сфера неподвижных звезд служит передвижению всех светил, как и подчиненная ей сфера посреди зодиака располагает общим передвижением для все, -- третья для всех ложится полюсами внутри зодиака, а четвертая передвигается наискосок от середины третей. В третьей сфере у всех планет свои полюса, а у Венеры и Меркурия общие. 

Каллипп поставил сферы туда же, где Евдокс, такой же порядок расстояний, и число их для Юпитера и Сатурна отвел то же; но для солнца и для луны он считал надо прибавить еще по две сферы, а для прочих планет по одной, если мы хотим моделировать небесные явления. 

Но если такая совокупность сфер и должна передавать все небесные явления, (1074а) то нужно, чтобы у каждой планеты были еще другие сферы, уменьшающиеся на одну, которые бы приводили в возвратное положение и ставили на место первую сферу расположенной ниже звезды. Только так можно воспроизвести всё передвижение планет. 

А так как сфер, в которых планеты движутся, будет восемь по числу планет и двадцать пять по числу дополнительных сфер, а сферы для возвращения не нужно только для самой нижной планеты, то возвратных сфер для первых двух промежутков  будет шесть, а для следующих четырех промежутков будет шестнадцать, и тогда общее число сфер передвижения и сфер возвращения – пятьдесят пять. Можно уменьшить их число до сорока семи, если не видеть возвратных движений солнца и луны. 

Если число сфер таково, то благоразумно предположить столько же неподвижных начал и сущностей. Мы говорим «предположить», а «утверждать» оставим более крепким в спорах. 

Но если любое перемещение сводится к перемещению звезды, и если всякая природа бесстрастная сущность как только она достигла своего благородного совершенства, -- то только такой и будет природа звезд, и число звезд и будет числом сущностей. Если бы были другие сущности, они бы вызывали движение как цель перемещения, но мы свели всё перемещение к перемещению звезд. 

Это легко понять, когда мы смотрим на перемещение тел. Если всякое передвижение возникает ради передвигающегося, и всякое передвижение уже принадлежит передвигающемуся, то не бывает передвижения, остающегося вместе с собой или с другим передвижением, но принадлежит оно передвижению звезд. Если бы передвижение замыкалось на другое передвижение, оно нуждалось бы еще в каком-то движении. Но нельзя передвигать всё до бесконечности, и должен быть предел всякому передвижению – передвижение божественных тел по небу. 

Что небо одно, это ясно. Если небес много, как людей, то тогда одно начало вида, и много начал особей. Но что во множественном числе, то требует материи. Скажем, люди как множество могут обойтись одной формулой «человек», но без материи не будет Сократа и других людей. Но первая подлинная суть не нуждается в материи, потому что она уже состоялась полностью. 

Итак, перводвигатель один по формуле и по подсчету, и значит, движимое им вечно безостановочно. Так что небо одно. 

(1074б) Стародавняя древность передала нам в обличьи сказания как завещание потомству, что все звезды – боги, и божество так охватывает природу целиком. А прочее уже добавленные сказки, чтобы люди были послушными, и была бы тогда польза и успех законов – что вот, эти боги по виду люди и сравнимы с другими живыми существами, и прочее близкое к этому, что из этого следует. Если отделив все эти сказки, взять первичное, что древние думали, что первые сущности – боги, то это правомерно как речение о божестве. Судя по всему, таких изречений было много, в меру навыков, искусств и философии каждого мудреца, но они постоянно погибали, и потому до наших дней мнения мудрецов сохранились фрагментарно. Так что мнения отцов и первоначальное предание нам ясно лишь частично. 

9

Положение ума понятно не сразу. Ум мнится самым божественным явлением, но как он так расположился, ответить затруднительно. Если он ничего не мыслит, то в чем его честь, он тогда будто в состоянии дремоты. А если он мыслит, но под чужим руководством, тогда его сущность – не мышление, но динамика, и тогда это не самая благородная сущность. Ведь весь почёт ума налицо в его мышлении. 

Далее, если сущность – ум или мышление ума, то что именно мыслит ум, себя или что-то еще, и если что-то еще, всегда одно и то же или разное? И насколько важно или нет, мыслит ли ум правильное или что попало? Ведь есть вещи, о которых и размышлять нелепо. Итак, очевидно, что ум мыслит самое божественное и самое почетное, и потому не меняется: всякое изменение было бы к худшему, потому что ум бы сдвинулся со своего места. 

Если ум – не мышление, но динамика, то разумеется, необходимость мыслить его бы тяготила. Да и тогда мыслимое оказалось бы благороднее самого ума: ведь мышление и мысль сказываются и в самой плохой мысли. Но мы всегда бежим прочь от плохой мысли, потому что некоторые вещи лучше не видеть, чем видеть, --  именно чтобы сохранить благородство мышления. Итак, ум сам себя мыслит, во всём величии, и мышление есть мышление мышления. Но понятно, что знание, чувство, мнение и разум всегда не о себе, о себе лишь между делом. Также, если мыслить и мыслиться – разные вещи, то в чем из двух мыслящий себя ум находит счастье? Ведь не то же самое мыслить и мыслиться? Но в некоторых вещах знание и есть само дело, (1075а) как в поэзии, где и сущность, и подлинность не требуют материи, или в теории, где формулировка будет и самим делом, и его осмыслением. Так что если нет материи, сущность осмысляемого и есть сущность ума, и мышление одно с осмысляемым. 

Остался еще один вопрос: состоит ли осмысляемое из частей? Если да, то мысль должна переменяться в зависимости от частей целого. Но всё, что обходится без материи, обходится и без деления. Ум находит свое счастье не в каких-то частностях, но видит целое, далекое от любых частностей, как самое лучшее. Таково и вечное мышление, которое потому никогда не изменяет себе. 

10

Следует рассмотреть, как природа целого располагает благом и благородством: как чем-то отдельным и самостоятельным или как порядком? Или и тем, и другим, как в армии? В армии и порядок хорош, и полководец хорош, даже лучше порядка: ведь не полководец благодаря порядку, но порядок благодаря полководцу. 

Все вещи стоят по порядку, но порядок не всегда похож: порядок рыб не такой, как порядок птиц, и эти порядки не такие, как порядок растений. Но нельзя сказать, что эти порядки никак не пересекаются; у них есть что-то общее. 

Да, все порядки сходятся в едином строю, но как в домашнем хозяйстве: господа в доме, люди свободные, меньше всего могут себе позволить творить что угодно, напротив, все дела или большая часть дел у них расписана, тогда как слуги и домашние животные почти не видят общих задач и во многом делают всё что попало. Какая у кого природа, такой у того принцип. Поэтому надо сначала тщательно разбираться со всеми порядками, чтобы понять, в каком отношении какой порядок стоит к целому. 

А сколь невозможное и нелепое получается у тех, кто говорит иначе, и что смогли здесь достичь наиболее успешные философы, и как смягчить недоумения, об этом не будем забывать. Все философы придумывают всё из противоположностей. Но они неправильно понимают «всё» и «из противоположностей», и не понимают, в чём проявляются противоположности, и не говорят, как вещи получаются из противоположностей. Ведь противоположности не могут страдать друг другом. 

Мы благополучно разрешаем это затруднение, вводя что-то третье. А некоторые философы придумывают, что материя – одна из двух противоположностей, например, философы, противопоставляющие чёт и нечёт, или одно и многое. 

Но и это так же решается: материя одна для всех и ничему не противоположна. Если была бы противоположность материи, то все вещи кроме единого были бы искажены этой противоположностью, и зло тогда стало бы одним из двух элементов бытия. 

Поэтому другие философы не могут признать добро и зло началами бытия, но говорят, что для всех вещей начало добро. Конечно, они правы, что начало вещей – добро, но как именно добро – начало, не говорят: оно цель, или движитель, или идея. 

(1075б) Нелеп и Эмпедокл. Он дружбу превращает в добро, но это начало и движущее, как сводящее всё вместе, и материя, как часть смеси. Но даже если случайно что-то окажется и материей, и движущим, всё же это не одно и то же. Дружба материальная и дружба подвижная – не одно и то же. И нелепо, будто вражда неистребима, которая для Эмпедокла зло от природы. 

Анаксагор считает добро движущим началом: ведь ум возбуждает движение. Но ум всегда возбуждает движение для чего-то, и это «что-то» будет уже другим началом. Разве что, как мы говорили, мы будем называть «здоровьем» медицину. Нелепо, что Анаксагор не придумал никакой противоположности своему доброму уму. Как-то все философы говорят о противоположностях, но не торопятся ввести противоположности, пока кто-то на них не повлияет. Почему одни вещи разрушимы, а другие несокрушимы, никто не говорит, зато все придумывают, что все эти вещи берут существование из тех же самых начал. Также некоторые придумывают сущее из не-сущего, а другие, чтобы не заставили это доказывать, просто придумывают всеединство. 

Далее, почему возникновение вечно и в чем причина возникновения, никто не говорит. Кто создал два начала, тем надо бы признать главное над ними начало, равно как и главное начало должно быть для идей. Ведь кто кроме главного начала может заставить вещи приобщиться или приобщаться идеям? 

Другие философы признают существование противоположного мудрости как почтенному знанию, а мы не признаем: первичное не может иметь противоположность. Все противоположности сидят в материи и не до конца проявляются. Да, невежество противоположно такой недовершенной мудрости, но на первую мудрость никакое невежество не посягнет. 

Если бы существовали только чувственные вещи, то не было бы начала вещей, порядка вещей, их возникновения и небесных явлений, но только от одного начала происходило бы другое начало, как и думают древние богословы и физики. Даже если они вводят идеи и числа, то это не причины вещей, и даже если объявить их причинами вещей, они не приведут вещи в движение. Да и как может возникнуть величина и длительность из того, что не имеет ни величины, ни длительности? 

Из числа не выводится ни длительность движения, ни длительность как вид. А если выводить всё из противоположностей, то ни одна из противоположностей ничего не создает и не приводит в движение, ведь она может быть опровергнута другой противоположностей. Или же мы должны сказать, что она сначала «действует», а потом только «может действовать», что нелепо: да и вечных вещей тогда бы не было. Но вечные вещи есть, значит, те кто так говорят, неправы, и мы уже сказали, в чём. 

Некоторые говорят, что число «один» определяет душу, тело, всякий вид и вещь, но никто не объясняет как. Невозможно понять, как число один привело это всё в движение. 

А некоторые говорят, что да, математическое число первое, а все остальные сущности другие, со своими началами. Но тогда сущности будут сменять друг друга как на сцене, и никогда не смогут договориться, кому быть, а кому не быть. Не нужно много начал, дайте вещам спокойно пожить. «Много начальников плохо, а счастье – единый начальник».