Пример

Prev Next
.
.

Александр Марков

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

Аристотель. Метафизика. Книга седьмая (Ζ), 10--13

Добавлено : Дата: в разделе: Без категории

10

Всякое определение – мера. Но всякая мера состоит из частей, и как мера соотносится с вещью, так и ее части – с частями вещи. Сразу вопрос. Выводится ли мера частей из меры целого или нет? Мы видим, что иногда выводится, а иногда нет. 

Так, чтобы измерить круг, не надо мерить его отрезки. Но чтобы измерить слог, надо учесть все буквы. Хотя круг так же делится на отрезки, как слог делится на буквы. 

Если бы части всегда предшествовали целому, то раз острый угол – часть прямого угла, а палец – часть человека, то оказалось бы, что острый угол возник раньше прямого угла, а палец возник раньше человека. Но вероятно, первее здесь целое, ведь мы этим целым мерим то, что без этого целого и не существует: не может быть острого угла без прямого, или пальца без человека. 

О частях говорят в разных смыслах, в том числе и в смысле частей, которыми можно измерить количество. Но сейчас об этом говорить не будем, а посмотрим, из чего складывается существование. 

Если материал, вид и состав – три разные вещи, но сущностью называют все три вещи, то материя может включаться в сущность, а может не включаться, и тогда формула строится исходя из вида. 

Так, мясо – не часть изгиба, но изгиб появляется на мясе как на материале, но мясо – часть курносости. И медь – часть статуи как целого произведения, но не часть внешнего вида этой статуи. 

Если мы говорим о вещи, то скорее скажем о виде, потому что каждая вещь имеет вид, но не будем говорить о ее материале как таковом. 

Вот почему формула круга не делится на части, а формула слога делится на буквы. Буквы, и в формуле в том числе, это части вида, а не материя, а если поделить круг, у нас останутся только материальные части – хотя они ближе к виду, чем, допустим, медь, когда из меди делают шар. 

Нужно сказать, что не все буквы слога входят в формулу: например, мы не будем упоминать, начертили мы буквы на воске или в воздухе, хотя это тоже «части слога» как чувственная материя. 

Да и линии у нас не будет, если ее всё время резать пополам, и человека не будет, если его разрезать на кости, жилы и мясо. Поэтому нельзя назвать это настоящими частями существования, но только материальными частями как частями целого, а не вида, поэтому они и не входят в формулу, потому что формулы мы определяем по виду. 

Итак, в одних формулах формулируются части, в других можно без этого обойтись, если только это не формула чего-то сборного. Некоторые вещи состоят из частей как из начальных частей, на которые распадаются при разрушении, а некоторые нет. 

Всё составное из вида и материи, скажем «курносый нос» или «медный круг», при разрушении распадается на эти части, и одна из частей – материя. Но что не включает в себя материю, но может обходиться без материи, как формулировки вида, это не разрушается вообще или не разрушается путем распада. Так что у составных вещей есть начальные части, а у видов нет частей и начал. 

Можно разрушить глиняную статую, обратив в глину, можно и от шара оставить только медь, и Каллия зарезать на мясо и кости, и даже круг поделить на сектора, если круг берется вместе с материей – ведь одним именем называется и просто круг, и данный круг – не для каждой вещи есть отдельное имя. 

Итак, мы сказали всю ясную правду. Но еще яснее мы скажем при повторении. Части формулы, на которые формула делится, прежде целой формулы или все, или некоторые. Так, формула прямого угла не делится на формулы острых углов, но формула острого угла восходит к формуле прямого угла. Ведь определить острый угол можно только сравнивая его с прямым: «Острый угол – это угол, который меньше прямого». 

Сходным образом соотносятся круг и полукруг: полукруг определяется через круг. И палец определяется через целое: «это такая-то часть человека». Поэтому части материальные, на которые можно разъять материю, идут после, а части формулы и выраженного в формуле существования идут впереди, все или некоторые. 

А так как душа живых существ (как сущность одушевленных существ) – это формульная сущность, точнее сказать, вид и подлинная суть данного тела (ведь если определять верно каждую часть тела, нужно указать, какие действия она производит, а для этого требуется наше чувство), то тогда ее части (все или некоторые) стоят прежде живого существа как целого: со всеми живыми существами это так. 

Тело и его части стоят после существования, и на них распадается как на материю не само существование, но целое. В каком-то смысле эти части предшествуют целому, а в каком-то – нет, потому что они бы не смогли существовать бы отдельно до целого: как мог бы палец быть до живого существа, а палец мертвого существа только по имени палец. 

Но некоторые части, части в главном смысле, они вместе с целым, потому что в них сама формула и само существование живого существа. Таковы сердце или мозг, нет разницы, что из двух. Человек, лошадь и всякое общее понятие, относящееся только к этому отдельному, обозначает не существование, но некоторое целое из данной формулы и данной материи – взятых как всеобщее. А отдельное, из материи взятой с конца, это данный Сократ, и так в остальных случаях.  

Итак, и вид делится на части (вид я отождествляю с бытием как таковым), и целое делится на части – на вид и материю, и материя делится на части. Но части формулы – это только части вида, и формула формулирует всеобщее. Бытие по кругу и круг, бытие в душе и душа – это одно и то же. 

Если мы берем целое, скажем, данный круг и вообще любую отдельную вещь, чувственную или умственную (умственными я называю математические круги, а чувственными – деревянные и медные круги) – то у него нет определения, оно познается мыслью или чувством. Если такие вещи лишились завершенности, то не очевидно, есть они или их нет. Но всё равно мы всегда называем их и познаем всеобщей формулой. 

Материя как таковая непостижима. Ведь бывает материя чувственная и умственная: чувственная – медь, дерево и любой изменчивый материал, а умственная – которая в чувственных вещах но сама не подвластна чувству, как математические вещи. 

Итак, мы сказали, как соотносятся целое и часть, и что раньше и что позже. А если нужно отвечать, что раньше – прямой угол, круг и живое существо, или те части, на которые они делятся и из которых состоят, то ответить непросто. 

Допустим, душа – живое существо по своей одушевленности, душа каждого живого существа и есть данность живого существа, круг всегда идет по кругу, и прямой угол всегда прям. Тогда эти вещи следуют за частями по определению. Например, и материальный медный прямой угол после материальных составляющих, и данный прямой угол из линий после линий. А нематериальный угол после частей, содержащихся в формуле, но прежде любых отдельных частных углов. Но просто здесь не скажешь. А если душа не то же самое, что живое существо, то нужно сказать, как мы уже говорили, что одни части раньше, а другие – нет. 

11

Закономерен тупик: какие части относятся к виду, а какие – нет, но только части целого произведения. Пока мы это не объяснили, мы не можем давать определения вещам. 

Определяем мы всеобщее и вид; а пока неясно, какие части становятся материей вида, а какие нет, мы не можем вывести ясную формулу вещи. 

Если что возникает общего вида в разных вещах, например, можно сделать медный круг, каменный круг, деревянный круг, то понятно, что медь или камень не воспринимают «сущность круга», потому что круг отдельно, а они отдельно. А если мы встречали то и другое только вместе, допустим, круги бы существовали только медные, то судя по всему, было бы точно так же: медь так же не имела бы никакого отношения к виду. Просто разумом было бы непросто оторвать одно от другого. 

Скажем, вид человека всегда встречается только в мясе, костях, тела частях. Но значит ли, что это части вида и что они входят в формулу вида? Никак нет, это материя, но из-за того, что мы не видели это в других вещах, то мы и не можем отделить. 

Но так как мы не знаем, когда именно надо начать отделять, то некоторые встают в тупик перед кругом и треугольником – мол, не нужно ограничивать их линиями и замкнутостью, но что всё это то же, что мясо и кости в человеке или медь и камень в статуе. Они сводят все к числам, и формулируют линию как число два. 

А те, кто рассуждают об идеях, одни считают число «два» уже-линией, другие говорят об идее линии, а некоторые – что идея совпадает с ее вещью: двойка и есть вид двойки – хотя с линией уже не так.

Тогда получится, что вид многих вещей один, хотя и грезится нам разным – к этому пришли пифагорейцы. Тогда придется придумать, что один вид вообще для всех вещей, а прочие вещи не виды. Вот вам и всеединство. 

Итак, определения иногда нас заводят в тупики, и мы уже сказали, почему. Поэтому лишний труд всё сводить к одному, убирая материал. Гораздо лучше сказать, что именно так устроено то-то. Сравнение с живым существом (как целым), которое обычно приводил Сократ Младший, ошибочно: оно далеко от очевидной истины и заставляет воображать, будто человек может быть без частей тела, как круг может быть без меди. 

Но здесь нет сходства: живое существо – чувственное, и невозможно его определить, не учитывая движения и не учитывая устройства соотношения частей. Не всегда рука часть человека, но когда она способна выполнять работу – когда она одушевленная; а неодушевленная – даже не часть. 

Если говорить о математических вещах, то понимаете, что формула не может распадаться на формулы, и круг определяться как два полукруга. Ведь мы говорим не о чувственных вещах. Или вы не видите разницы? 

Да, конечно, и вещь не воспринимаемая чувством, может быть из материи; более того, материальны любые вещи, которые не подлиное существование и не вид как он есть, но данная вещь. Поэтому как бы мы ни делили круг, мы не получим составных частей круга, потому что круг – общее понятие. А вот круглые вещи, как мы говорили, состоят из частей, даже если материя этих вещей не чувственная, а умопостигаемая. 

Очевидно, что душа – первичное существование, тело – материал, а человек или любое животное существо как целое состоит из тела и души. Сократ или Кориск, может означать либо душу Сократа или Кориска, либо целое Сократа или целое Кориска. Но в простой душе мы можем говорить просто о такой-то душе и о таком-то теле, в целом и по отдельности. 

А есть ли какая-то еще материя кроме материи существований, и нужно ли искать какое-то иное существование, скажем, числа или что-то такое, об этом поразмышляем потом. Ради этого мы и пытаемся разобраться с чувственными существованиями, хотя в некотором смысле это дело физики как второй философии, созерцать чувственные существования. Физик занимается не только вопросами материи, но и формулами даже в большей степени. 

Также мы позднее рассмотрим, в каком смысле формула состоит из частей, и почему определение – одна формула. Конечно, вы скажете, потому что вещь одна, но почему вещь одна, если в ней есть части? 

А что такое подлинная сущность, и что такое она как таковая, мы уже сказали в общих словах о любых вещах. Также мы сказали, почему формула подлинной сущности иногда включает в себя части определяемого, а иногда нет. Также мы сказали, что в формулу существования не включатся материальные части – ведь они не части этого существования, но части вещи как целого. 

Для существования формула и есть и не есть. Если существование вместе с материей, то формулы нет, потому что материя – сама неопределенность. А если первичное существование, то есть формула, например, человек – это душа. 

Существование – это внутренняя идея, из которой и из материи и складывается целостное существование. Скажем, изгиб (из изгиба и носа курносый нос и курносость – «курносость курносого носа»). В целостном существовании, курносого носа или Каллия, будет включена также материя. 

Также в некоторых вещах подлинное бытие совпадает с отдельностью этой вещи, как в первых существованиях: например, «кривая» и «кривизна» будет одним и тем же, если это первичное существование. Я называю первичным существованием то, что осуществляется не в какой-то другой вещи, за которой стоит материя, а само. Если же вещь выступает как материя или как привязанная к материи, совпадения не будет. Так, «Сократ» и «музыкальный» не одно и то же. Тождество может быть, только если совпали все признаки. 

12

Сейчас мы скажем об определении то, о чем не сказали в «Аналитиках». Там мы не могли понять, как формулы позволяют нам работать с сущностью. 

Я говорю о тупике, почему формулой определяется что-то одно. Допустим, мы определяем человека как «двуногое живое существо», пусть будет такая формула. Но тогда почему «живое существо» и «двуногое» -- одно, а не два? «Человек» и «белое» -- это два понятия, если одно не заявляет о себе в другом, и одно понятие, если одно заявляет о себе как о претерпевании в другом как носителе: «белый человек» -- тогда понятие одно. А здесь одно не участвует в другом: ведь род, как мы все думаем, не участвует в различиях. Иначе он бы был разодран противоположностями, потому что видовые различия внутри рода доходят до противоположностей. Даже если род причастен различиям, то формула та же, а вопрос о множестве различий: человек «сухопутное двуногое бесперое». Почему это одно понятие, а не много? 

Не потому что одно слово вкладывается в другое: тогда бы все сложилось бы внутрь одного. При этом все слова должны быть в одном определении. Определение – это некоторая формула, формула существования, а значит, должна быть формулой чего-то одного. Ведь существование, как мы всегда говорим, это что-то одно и определенное.  

Прежде всего нужно разобраться с составом определений. В определении нет ничего, кроме рода, который ставится на первое место, и особенностей. А если в определении берутся несколько родов, то первый – это род, а следующие – это только включаемые в эти роды особенности. 

Скажем, первый «живое существо», далее следует «двуногое живое существо», а затем «бесперое двуногое живое существо», так может быть даже больше звеньев. 

Но нет большого различия, говорим ли мы многими или малыми словами, или вообще двумя словами. Если два слова, то одно обозначает род, а другое – особенность. Скажем «живое существо двуногое», «живое существо» -- род, «двуногое» -- особенность. 

Бывает, что род не существует, а есть только виды рода, или же существует, но только как материя. Скажем, звук – это род как материя, а особенности звука и делают из него виды – буквы. Тогда очевидно, что в определение будут входить только формулировки различий. 

Можно различать внутри различия, различие различию рознь. Мы отличаем животных с ногами от других животных. Если мы начинаем среди животных с ногами отличать, то нужно отличать именно по этому признаку ног. Нельзя сказать, что одни из них с оперением, а другие бесперые. Если мы так делаем, то только потому, что придумать иначе не можем. Правильно будет говорить, что у одних животных есть пальцы на ногах, а у других нет. Тогда это различие именно ноги: когда мы говорим о пальцах ноги, думаем о ноге. Вот так и надо идти, пока не исчерпаем возможные отличия. Мы получим столько видов ноги, сколько насчитали отличия, и столько же животных с ногами. 

Если это так, то очевидно, что последнее различие и будет сущностью и определением вещи, потому что мы же не будем в определении несколько раз повторять одно и то же – зачем это надо? Но такое повторение будет, если сказать «живое существо с ногами двуногое», мы тогда назвали дважды эти две ноги. А если продолжать деление, то тогда одно и то же мы скажем несколько раз по числу отличий. 

Итак, при различии внутри различия последнее различие будет видовым и сущностным. А если различать по признакам, скажем, разделять имеющих ноги живых существ на черных и белых, то число различий зависит от числа выделенных признаков. 

Итак, мы объяснили, что определение – формулировка различий, причем при правильном определении берущая последнее различие. Это доказывается при перестановке в определении, скажем, если сказать, что человек «живое существо двуногое и с ногами» -- последние слова будут излишни, мы и так уже знаем, что он с двумя ногами. При этом само существование не ведает последовательности: как мы в нем помыслим, что позже, а что раньше? Итак, что до различений в определениях, на этот раз сказано достаточно об их качестве. 

13

А так как мы занимаемся существованием, то вернемся к нему. Существованием называют и то, что стоит за вещами, и подлинную суть вещей, и сочетание того и другого, и нечто всеобщее. О первых двух мы уже говорили, и о «самой сути» и о «стоящем за ними», что здесь бывает два смысла, и «данности», как живое существо данность для своих страстей, и «материи» для осуществленности. 

Некоторым кажется, что всеобщее – это самая причина вещей, и что начало всеобщее. Вернемся и к этому вопросу. Судя по всему, мы бессильны назвать сущностью что-либо, о чём мы говорим в общих словах. 

Прежде всего, сущность у каждой вещи своя у каждой, какой нет у другой вещи, а в общих словах мы и говорим об общих свойствах. Поэтому всеобщее, конечно, приложимо ко многому. Тогда сущностью чего будет общее? Или всех вещей, или ни одной. Невозможно быть сущностью чего угодно. А если оно будет сущностью какой-то вещи, то и все другие вещи станут той же вещью. Если одно существование и одна подлинная сущность – то и вещь одна. 

Далее, сущность сама не определяет положение вещей, а общее всегда определяет положение вещей. 

Но может быть, общее не существует как подлинная сущность, но заявляет о себе внутри другой сущности, как внутри человека и лошади заявляет о себе живое существо? Конечно, тогда сущность как-то формулируется; но непонятно, всё ли в сущности схватывает эта формула. Пусть формула схватывает не все, но сущность уже успела заявить о себе: в человеке вполне заявила о себе сущность человека, и произошло наложение. Скажем, «быть живым существом» -- это существовать как тот, в ком заявляет о себе как «своё» бытие живым существом. 

Невозможно и немыслимо, чтобы «данность» и «существование», если они сложные, складывались не из сущностей и не из данных вещей, но из качеств. Тогда качество существования, только указывающее на определенность, возьмет верх над существованием. Но такого быть не может: ни по формуле, ни по времени, ни по возникновению не могут качества и перемены встать выше существования, иначе бы они давно бы вели самостоятельную жизнь. 

Тогда внутри сущности Сократа заявило бы о себе сократовское существование, и существование стало бы двойным. Итак, получается, что ели человек, со всем что о нём говорится – сущность, то ничто из входящего в формулу не может стать сущностью и заявить о себе отдельно или в качестве чего-то другого. Скажем, нет никакого «живого существа» кроме отдельных живых существ, и формулу мы не можем разобрать на отдельные существования. 

Если охватить взором всё это, ясно, что никакое из общих заявлений не сущность, и если мы что-то относим к общему разряду, то указываем не на саму вещь, а на общее качество. Иначе у нас получится всякое разное, особенно «третий человек». 

А так еще яснее: нельзя существование сложить из существований, заявленных как сбывшиеся. Если сбылись два существования, то это не одно сбывшееся существование. Только если это две динамики, только тогда они могут сбыться как одно: скажем, двойчатка состоит из двух половин, которые – возможности двойчатки: как только она завершилась, на половины она только делится. 

Если дано существование, то в его составе не могут заявить о себе другие существования. В этом смыcле правильно говорит Демокрит: нельзя из одного делать два или из двух одно. Поэтому Демокрит придумал, что сущности – неделимые величины. 

Очевидно, что так же будет и с числом, потому что число состоит, как некоторые говорят, из единиц. Тогда двойка или не единственного числа, или же единица в ней не довершилась. 

Здесь мы опять в тупике. Если из всеобщего никакая сущность не сложится, потому что общее не может указывать на данность, но только на качество, и если невозможно составить сущность из довершенных сущностей, то никакая сущность не сможет быть составной, и ни для какой сущности тогда нельзя подобрать формулу. 

Но все думают, и мы уже об этом говорили много раньше, что определяем мы сущность или по преимуществу сущность, а теперь оказывается, что сущность мы определить не можем. Тогда ничего вообще мы определять не можем, или определять можем только на каком-то повороте речи, а на каком-то – не можем. В дальнейшем мы достигнем ясности в этом вопросе.