Пример

Prev Next
.
.

Я начну нашу рубрику «Толстые журналы» обзором «Знамени».

Я не ставлю перед собой задачу непременно обозреть все материалы трех последних номеров. В основном я сосредоточусь на двух публикациях: Владимир Орлов «Чудаков. Анатомия. Физиология. гигиена» (№№ 10, 11) и Сергей Чупринин «Вот жизнь моя. Фейсбучный роман, или Подблюдные истории» (№№ 11, 12).

Сначала о «Подблюдных историях».

Как и многие другие пользователи ФБ я начал читать эти истории именно в ФБ в журнале Сергея Чупринина.

Сергей Чупринин превосходно работает в жанре блога (что, впрочем, не новость для читателей его ЖЖ). К ФБ (а у социальной сети есть своя специфика по сравнению с классическими блогами) Чупринин блестяще адаптировался: он точно попадает в объем поста (не длинно, не коротко - в самый раз), а для истории с сюжетом это непросто, достойно полемизирует с многочисленными комментаторами своих постов. У него появились постоянные герои (и не герои повествования, а герои комментариев, что неожиданно), в частности, @Alisa Ganieva, к которой он неоднократно обращался, говоря о реалиях, которые Алиса Ганиева помнить не может. Но самое, пожалуй, главное – посты Сергея Чупринина отлично смотрятся на контрасте: в ФБ так практически никогда не пишут – с неспешной, подчеркнутой повествовательной интонацией. Каждая история (пост) замкнута и завершена. Но благодаря обильным комментам завершена не вполне, а в этом неожиданный и тонкий нюанс. Именно комментарии (часто крайне любопытные сами по себе) размыкают рассказ и интегрируют его в сетевую среду. Получился блестящий проект.

И любопытно было сравнить, что получилось, когда эти истории были выловлены из потока фейсбучных постов и объединены в развернутое повествование. И оказалось, что вне живого и агрессивного контекста они несколько поблекли. Читатель френдленты видел эти истории на довольно-таки мрачном фоне нашей повседневности, рядом с сообщениями с разных фронтов, и не только экономических. Эти «Подблюдные истории» давали ощущение отдыха, так необходимой передышки (не все же нам на котегов  умиляться), хотя иногда Чупринин рассказывает вещи довольно жесткие. Но острые углы сглажены временной дистанцией. В печатной версии – отсутствует контрастный фон. Здесь нет комментов, непосредственной реакции «зала». Но проект продолжается, и мы все отчасти его участники. И хочется поблагодарить Сергея Чупринина за такое любопытное начинание.

«Чудаков» Владимира Орлова - это самый яркий текст, прочитанный мной в 2014 году. Буквально изо всех – и фикшн, и нонфикшн. (В моем личном рейтинге уходящего года он либо вообще первый, либо делит первое и второе места с пелевинскими «Цукербринами».)

Это история Сергея Чудакова – поэта, вора, сутенера… Обитателя психбольниц и тюрем… В том числе страшной Сычевки… Соблазнителя невероятного количества особ женского пола – изо всех слоев общества от базарных… до утонченных интеллектуалок.

«Максим Викторов: Сергей описывал нам сценки уличного соблазнения, жестами, словно режиссер-постановщик, показывая дислокацию персонажей… Особенно запомнилась визуально очень богатая история о соблазнении на ул. Малая Бронная, в жестокую февральскую метель, когда от момента знакомства до ключевой сцены фелляции позади киоска "Мороженое" прошло всего десять минут… Секрет Сережиного обаяния оставался для мужчин так до конца и непроясненным, но дамы на его особые вибрации реагировали молниеносно»…  (Кстати, по ссылке стоит пойти - там много интереснейших материалов и не только о Чудакове)

Историй о смерти Чудакова было великое множество, начиная с 70-х годов, они возникали и развеивались - и все они оказались далеки от истины. Как умер Чудаков, я узнал в точности в тот момент, когда дочитал книгу до конца. Это было настолько неожиданно, что я буквально ахнул. Я никак не ожидал, что автору удастся достоверно выяснить, как же умер Чудаков. Слава Богу у меня хватило выдержки не заглядывать в конец. Потому спойлерить не буду. Истина оказалась прозаичнее романтических и детективных финалов, о которых очень уверенно говорили люди, близко знавшие Чудакова, люди, которых не оказалось рядом в последние его годы. Рядом с ним вообще никого не оказалось.

Текст Орлова строится по принципу вересаевского «Пушкин в жизни» - это выдержки из воспоминаний и документов. И стихи – немного, скупо, сильно.

Впервые имя Сергея Чудакова, как и многие мои ровесники, я услышал в 70-ые. Кому посвящены потрясающие стихи Бродского «Имяреку тебе…»? – Да, знаешь, был такой Сергей Чудаков. Замерз по пьяни. – А вот бы его оду «на паденье А.С. в кружева и к ногам Гончаровой» почитать. Неужели правда так хороша? – Много хочешь. От него ни строчки не осталось. Сгинуло все. – Как жаль!

А жить Чудакову было еще два с лишним десятка лет. И стихов его сохранилось достаточно, чтобы в 2007 году вышла книга «Колёр локаль». И ода «на паденье А.С.» там есть. Когда я прочел книгу стихов Чудакова сразу после ее выхода, она мне совсем не понравилась. Что-то цепляло и царапало, но казалось неглубоким, эпатажным. И только прочитав «Чудакова», я что-то понял. Текст, смонтированный Орловым, правильно настроил оптику, развернул стихи под нужным углом, и я перечитал «Колёр локаль» по-другому.

Орлов приводит слова Олега Осетинского, который вспоминает свой разговор с Бродским о Чудакове: «Бродский сказал (цитирую): "Если по-настоящему, по правде, по черной правде — он должен был получить Нобелевку, а не я. Но разве эти люди дадут ему Нобелевку? Если б я был в Нобелевском комитете — я бы дал только ему премию. За три-пять-шесть гениальных стихов. Тютчев написал два гениальных стиха, Фет — три, зачем больше? А он (Чудаков) написал штук двадцать"». Слова о Нобелевке я оставлю без комментариев – Бродский никогда не скупился на похвалы.

Не думаю, что Чудаков написал «гениальных стихов» больше, чем Тютчев и Фет. Но у него есть несколько очень сильных текстов. Правда, я уверен, что если разных поэтов, которые поняли и приняли Чудакова, спросить: «Какие это три-пять-шесть?» - совпадений будет мало.

Чудаков был одним из немногих настоящих киников, которые жили в 60-80-ые в Советском Союзе. Он не столько писал стихи (а Чудаков свои тексты постоянно терял), сколько проживал строку за строкой. И это страшные строки.

А вот Шаламов таким поэтом не был, хотя, казалось бы, у него были все шансы. Для него поэзия была спасением и отдушиной, а не тараном для прошибания стен (для этих целей он использовал прозу). В № 11 «Знамени» большая подборка ранее непубликовавшихся шаламовских стихов.

Я приведу отзыв Александра Гладкова о стихах Шаламова из Дненика 1966 года («Новый мир», № 11): «Просмотрел гору шаламовских стихов: несколько "Колымских тетрадей". Это очень слабее его прозы. Во-первых, все приблизительно-условно-поэтично, очень иносказательно и очень несвежо. Есть, конечно, сильные стихи – он большой талант, но уж очень все лирично и нежно, т.е. прямо противоположно его же прозе».

Вот чего нельзя сказать о поэзии Чудакова. Он - ненежный и нелиричный поэт.

Орлов приводит множество горьких рассказов о Чудакове – его нищете и нищенстве, воровстве, пьянстве…

Мне рассказывала Ирина Бенционовна Роднянская, как Чудаков хвастался ей, что он вынес из Ленинки собрание сочинений Ушинского… На кой черт надо было так рисковать из-за Ушинского? Зачем ему Ушинский?

В книге много сказано о том, как Чудакова в 90-ые боялись пускать в дом (а если пускали, то потом ложечки пересчитывали), как его избегали люди, когда-то его любившие. Это мне напомнило, воспоминания Берберовой об одной из ее последних встреч с Георгием Ивановым – это похоже до фактических совпадений: Иванов был пьян и просил денег, как Чудаков.

Нет, Чудаков не написал ни свой «Посмертный дневник», ни свою «Москву – Петушки». Но он стал легендой. Еще при жизни. А легенд в наше нелегендарное время, много меньше, чем поэм, даже поэм великих.

Владимир Губайловский