Александр Марков
1
(1059а) Что мудрость, в общем – наука о началах, очевидно из сказанного в начале, когда мы застревали в сказанном другими о началах. Но сейчас мы застреваем на другом вопросе: одна предполагается наука мудрость или много?
Если одна наука, то любая наука всегда изучает противоположности, а начала не могут быть противоположными. А если много наук, то какие это науки?
Еще, начальные доказательства должны браться из одной науки или нескольких? Если из одной, то почему это именно мудрость, а не другая какая-нибудь наука? А если из нескольких, то из каких берем?
Еще, будем ли мы изучать все сущности или нет? Если не все, то затруднительно перечислить их все по одной. А если на все сущности одна наука, то неясно, как одна наука с ними со всеми управится.
Еще, это будет наука о сущностях или о свойствах тоже? Если о свойствах, то в ней будут доказательства, а если только о сущностях – то доказательств не будет. Получается, это две разные науки? Какая из них какая, и какая тогда мудрость?
Если мудрость начнет доказывать, она будет только о свойствах. Но если мы хотим найти первичные вещи, мы имеем дело с сущностями.
Искомая нами наука не занимается также причинами, о которых мы говорили в «Физике». Не занимается она и целевыми причинами, такими как благо. Благо заявляет о себе на деле, в существующем в движении; а мы сейчас занимаемся перводвигателем как целью наших исследований – но он-то не находится в движении.
И вообще мы в тупике, посвящена ли искомая наука чувственным существованиям или каким-то другим. (1059б) Если другими, то либо «идеями», либо математическими вещами.
Доказано, что «идей» нет. Но в тупике мы, даже если кто-то обоснует идеи, почему они не так поставлены, как математические вещи. Мы знаем, математические вещи ставят между идеями и чувственными вещами как нечто третье между тем и другим, а вот поставить между тем и другим «третьего человека» или «третью лошадь» не получается. Есть только отдельный человек и отдельная лошадь.
А математические вещи есть, иначе о чём будет писать математик? Никак не о здешних вещах, потому что они не удовлетворяют требованиям математической точности. Но искомая нами наука не о математических вещах, потому что математические вещи нельзя обособить, но и не о чувственных вещах, потому что чувственные вещи разрушимы.
И самый большой тупик: какая наука может распутать саму материю математическихвещей. Это не физика, потому что работы по физике посвящены вещам, имеющим в себе начало движения и устойчивости. Но это и не наука, нацеленная на доказательства, потому что она придумывает, как исследовать само знание. Остается только, что взгляд на эти вещи изобретает та философия, о которой сейчас поговорим.
Еще кто-нибудь запутается: искомая наука посвящена тем началам, которые некотрые называют «элементами» и вскрывают их в составных вещах? Но скорее думается, что искомая наука должна быть посвящена всеобщему. Ведь всякая формула и всякая наука – об общем, а не о последнем по порядку. Значит, наша наука – о первичных родах.
Такими родами пусть будут «сущее» и «одно». В них больше всего предполагается охват всего существующего и наибольшая близость к началам, ведь в природе они первые. Если их уничтожить, всё остальное исчезнет: ведь всё существует и всякой вещи не меньше одной.
Все различия уже необходимо происходят от этих родов, потому что различия не могут проведены внутри самого рода. Поэтому к ним никто не будет сводить различные роды или различные начала.
Если начало всегда проще, чем происходящее от него, но особи всегда проще рода (так как особь неделима, а род делится на виды), то сперва кажется, что начало скорее вид, чем род. Но вид невозможен без рода, поэтому лучше считать начала родами. Начало – это то, без чего невозможно последующее. (1060а) Итак, эти и сходные рассуждения нас запутывают.
2
Далее, если искомая наука занимается вещами, то имеются ли в виду вещи по отдельности или нет? Отдельные вещи даже не пересчитаешь. Кроме отдельных вещей есть роды и виды, но искомая наука не изучает роды и виды, и мы уже сказали, почему она не может этого делать.
Большой вопрос: предполагается ли какая-то особая сущность кроме чувственных здешних сущностей, или только такие сущности освещены светом мудрости? Скорее всего, мы ищем какую-то еще сущность, поэтому и будем об этом сейчас рассуждать, посмотрев, есть ли что-то отдельное само по себе, не выявляемое среди чувственных существований.
Если кроме чувственных сущностей есть еще какая-то сущность, то с какими чувственными сущностями ее надо сопоставить? Нужно ли ее сопоставлять с людьми или лошадьми, или со всеми живыми существами, или еще и с неодушевленными вещами? Но изготавливать вечные сущности, подгоняя их под чувственные разрушающиеся вещи – это уже совсем за гранью благоразумия.
А если искомое начало неотделимо от тел, то материя как нельзя лучше годится быть этим началом. Но материя – не действительность, а динамика. Уж лучше взять более главенствующее начало: идею, точнее, облик. Если и оно окажется подвержено разрушению, то тогда у нас вообще не останется никакой отдельной самостоятельной сущности.
Но это нелепо. Самые успешные в философии, судя по всему, искали такое начало и существование. И как можно упорядочить вещи, если нет ничего вечного, отдельного, пребывающего?
Затем, если какое-то существование, стоящее в начале, нужной нам природы, и такое начало одно для всего, для вечных вещей и разрушимых вещей, то тогда тупик: почему от одного и того же истока исходят вечные и не вечные вещи, что нелепо. А если один источник разрушимых вещей, а другой источник вечных вещей, то всё равно мы в тупике: первоначало всегда вечное, почему же из него проистекают временные вещи? Если мы допустим разрушимое начало, то чтобы его начать, понадобится такое же начало, и так до бесконечности.
Если наиболее общепризнанны неизменные начала, сущее и одно, то первый вопрос: как они могут сущестовать отдельно и сами по себе, (1060б) если они не указывают на сущность во всей ее определенности? Нам нужны такие вечные первоначала. Если тогда оба они – определенные сущности, то тогда и все вещи, как произошедшие отних – сущности, и всё что угодно можно отнести к разряду «сущее», а некоторые вещи – и к разряду «одно». Но ошибочно говорить,что любая существующая вещь – сущность.
Далее, разве могут быть правы те, которые говорят, что единица – это первоначальная сущность, и что от единицы и материи сперва рождается число, и что оно поэтому и есть сущность вещей? Ведь тогда за пределами мысли двойка и все остальные составленные из единиц числа? Они об этом не говорят, потому что не находят, что сказать.
А если кто полагает началами линии и их носители, именно, первые плоскости, то это никак не отдельные сущности, но отрезки и сечения: линии – плоскостей, а плоскости – тел, а точки – линий; а также они – границы тех же вещей. В любом случае, они существуют в других вещах, но никак не по отдельности.
Затем, как возможно предположить существование единицы как точки? Любая сущность возникает, а точка не возникает, но представляет собой деление.
Оставляет нас в тупике и то, что всякая наука говорит об общем и качествах, а сущность – это не общее, но данное отдельное. Поэтому если есть наука о началах, то можно ли предполагать начало сущностью?
Затем, есть ли что-то кроме всецелого или нет? Всецелым я называю материю и всё последующее. Если не существует, то тогда есть только разрушимые вещи внутри материи. А если существует, то это «идея» как облик. Но для каких вещей она существование, а для каких нет – трудно разграничить. Скажем, для некоторых вещей ясно, что вид неотделим от самой вещи: вид дома – это часть дома.
Затем, тождественны ли начала по виду или по числу? Если по числу, то тогда всё – одно и то же.
3
Философ изучает сущее как оно есть вообще, а не по частям. Но «сущее» имеет разные смыслы, а не один. Но если одно только имя, а больше ничего общего нет, то для каждого значения сущего будет отдельная наука – потому что если одно имя для разных вещей, то эти вещи разнородны. А если у этих смыслов есть что-то общее, то можно было было бы взять их в одну науку.
Похоже, о «сущем» мы говорим так же по-разному как о «медицинском» или «здоровом»: значения всех этих слов различны до неузнаваемости. (1061а) Всякий раз свое словоупотребление: одно дело – обращаться к врачебной науке, другое – к здоровью, затем еще к чему-то; и всякое такое обращение всегда к чему-то. Мы можем говорить «медицинская формулировка» и «медицинский скальпель»: первое происходит из медицинской науке, а второе употребляется в медицинской науке.
Точно так же «здоровым» может называться и то, что имеет признак здоровья, и то, что создает здоровье. Такой же способ высказывания и о других вещах: точно так же мы можем сказать обо всем: о чем-то как о сущем мы говорим, потому что сущее этим страдает, или сущее к этому привыкло, или сущее к этому предрасположено, или сущее так меняется, или что-то еще такого же качества. А так как всё сущее можно возвести к чему-то одному общему, то всякая противоположность будет возвещена к первым различиям и противпоставлениям в сущем. Неважно, первые различия в сущем – это различие единственного и множественного, или четного и нечетного, или что-то еще. Главное, что всё это дано созерцанию.
И совсем не важно, возводить ли возникновение сущего к сущему или единственному. Даже если сущее и единственное – не одно и то же, но разные вещи, то есть обратимость: всё единственное каким-то образом сущее, а всё сущее – единственное.
А так как все противоположности созерцаются одной и той же наукой, то одна из противоположостей будет отсутствием другой. Хотя кто-нибудь встанет в тупик, как можно говорить об отсутствии, если между противоположностями, скажем, между несправедливым и справедливым, стоит нечто среднее. Всегда для вещей такого качества нужно предполагать отсутствие не как отрицаниевсей формулы, но как отрицание конечного вида. Скажем, если «справедливый» -- тот, кто привык повиноваться законам, не обязательно «несправедливый» -- тот, кто не будет повиноваться никаким законам, но кто просто в чем-то пренебрегает повиновением законам, и именно это отсутствие в нем себя и заявляет. Так же точно рассудим и о других вещах.
Математик умеет созерцать отвлеченные вещи. Он созерцает, отвлекаясь от всего чувственного: тяжести и лёгкости, жёсткости и не жёсткости, тепла и холода и от прочих чувственных противопоставлений, но оставляет только число и протяженность, одномерную, двухмерную или трехмерную. Он исследует, что происходит с вещами как с количествами и протяженностями, и больше ничего в них не созерцает. Он может обращать внимание на взаимное расположение предметов и заполнение мест, (1061б) может обращать внимание на соизмеримость и несоизмеримость, может на формулы, но мы предполагаем одну и ту же науку для всего – геометрию. Точно так же изучается сущее.
Только философия, и никакая другая наука, созерцает, как у сущего появляется свойства, и как что-то оказывается ему противоположно. Конечно, физика тоже имеет дело с существующими вещами, но ей досталось созерцание только того, как вещи движутся. А диалектика, точнее, софистика, дальше свойств вещей и не идет, и не изучает сущее именно как сущее. Итак, остается философу созерцать сущее, о котором мы только что говорили.
Так как сущее, несмотря на множество значений этого слова, означает что-то одно общезначимое, и точно так же понятие противоположностей общезначимо, потому что какими бы ни были противополоности, они восходят к первоначальным противоположностям и различиям в сущем, а с одним предметом одна наука справится, то мы преодолели начальное недоумение, когда мы не могли никак разобраться, как может быть одна наука для множества различных разнородных вещей.
4
Хотя математик тоже опирается на общие понятия, но только наша первая философия созерцает начала этих понятий.
Например, «Если от равного отнять равное, то остатки равны» -- общее положение для любых количеств. Математика прилагает это положение к любому разделу своего материала, и уже потом изобретает, что сейчас будет созерцать: линии, углы, числа или какие-то еще количества. Математика берет эти количества не как сущие, но как непрерывные одномерные, двухмерные или трехмерные.
А философия даже когда берет частное, не смотрит на свойства его частей, но созерцает сущее как существенное для всего частного. В физике так же как и в математике: физика изучает свойства и созерцает начала сущих вещей как начала движения, а не существования. А о первой науке мы тлько что сказали, что она видит за вещами существование, а не различия. Поэтому физика и математика должны быть признаны только разделами мудрости.