Пример

Prev Next
.
.

Александр Марков

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

Аристотель. Метафизика. Книга седьмая (Ζ), 5--8.

Добавлено : Дата: в разделе: Без категории

Мы зашли в тупик. Если мы отказываемся называть определением формулу присоединения («это когда…»), то как можно дать определение не простым вещам, а сочетаниям? мы поневоле будем говорить сначала об одном, а потом о другом. 

Например, есть нос, он изогнутый и курносый, и мы будем говорить, что «когда он такой-то с таким-то». Ведь нос не страдает курносостью или изогнутостью, но таков сам по себе. Это не то что «Каллий белый» или «Человек белый», где это привходящее свойство человека, -- но это как для животного мужской пол, или для количества наличие равного количества, или для всего заявившего о себе то, что о нём заявляют. 

Если мы что-то формулируем или о чём-то говорим, то мы не можем свести это к тому, чем вещь страдает, но можем мыслить это только вместе с вещью. Скажем, белый цвет можно мыслить отдельно от человека, но невозможно мыслить женский пол отдельно от живого существа. А то, что мы мыслим только вместе с вещью, не имеет ни собственной сущности как таковой, ни определения; разве что мы будем определять «это когда…»

Но мы уже в другом тупике. Если курносый нос и изогнутый нос имеют одно определение «нос», то курносость и изогнутость – одно и то же? А раз не одно и то же, так как нельзя назвать курносость, не назвав нос, который страдает этой курносостью, потому что курносость – это изогнутость носа. А если мы будем давать определение «курносому носу», то получится удвоение сказанного: «это курносый ‘курносый нос’» (курносый нос равно курносый нос с курносостью). Поэтому бессмысленно предполагать в таких вещах подлинную сущность. А иначе «курносости курносого носа» понадобится еще одно определение, и так до бесконечности. 

Поэтому определять можно только существование. А если мы даем определение другим разрядам, то только путем прибавления, например, говоря «еще такой» или «с остатком». Нельзя сказать «с остатком», если нет чисел, и нельзя сказать «женского пола», если нет живых существ. Когда мы прибавляем, то и получается, что называем одну вещь дважды, как мы только что говорили. 

Если это так, то нельзя дать определение ничему двойному, например, числу с остатком. Мы даже не замечаем, что формулировки этих вещей не точны. Но если для этих вещей и найдутся определения, то на каком-то другом повороте мысли, или же нам придется признать многозначность «определения» и «самой сути». Тогда с одной стороны определять можно только существование, и самая суть может заявить о себе, только сбывшись в существовании, а с другой стороны можно определять всё. 

Итак, определение – это формула самой сути, точнее, только у сущностей есть самая суть, или лучше сказать, есть в прямом и первичном смысле. Доказано. 

Подумаем над тем, тождественна или нет отдельная вещь ее подлинной сущности. Такое размышление потребует от нас труда: с одной стороны, каждую вещь мы мыслим именно как ее сущность, но и самую подлинную суть вещи мы называем ее «сущностью».  

Если мы говоря о вещи, говорим о ее свойстве, то скорее всего, тождества нет. «Белый человек» -- одно, «бытие белого человека» -- другое. Если бы было тождество, то совпадали бы «бытие человека» и «бытие белого человека», и любой человек оказался бы белым. 

Но нет никакой нужды судить о вещи по свойствам: тогда концы даже если совпадут, останутся разными. Конечно, кто-то представил, что так может случиться, что концы случайно совпадут, скажем, все белые люди окажутся музыкальными людьми. Но даже здесь никто не скажет, что белое тождественно музыкальному. 

Если же мы говорим о вещах как они есть, то совпадет ли здесь вещь с самой своей сутью? Допустим, даны существования, некоторые из которых раньше всех прочих существований и природ: некоторые называют их «идеями». Если добро и осуществление добра, жизнь и торжество жизни, бытие и сбывшееся – не одно и то же, то еще прежде них окажутся какие-то еще существования, природы и идеи, и все они окажутся первичными существованиями, раз всякая подлинная суть и есть существование. 

Кроме того, оторвем мы одно от другого, о первых мы ничего не будем знать, а вторые не будут существовать. Отрывом я признаю, когда благо не заявляет о бытии для блага, и значит, о благом бытии для блага. 

Мы знаем каждую вещь, когда знаем ее по самой сути. Но так же мы знаем благо и прочее. Поэтому если бытие для блага – не благо, то тогда и бытие для бытия – не бытие, и стать одним – не стать одним. 

Либо подлинная суть везде, либо нигде. Если нет бытия для бытия, то нет бытия ни для чего. В чем не выражено благо для бытия, то и не благое. 

Итак, получается, что одно и то же благо и бытие для блага, красота и бытие для красоты, как и всё, что называется не чужим именем, но своим в основном смысле. 

Такое бытие достаточно заявило о себе без всяких идей, или лучше сказать, безотносительно к идеям. Ведь сразу ясно, что если идеи такие, как о них говорят, то за вещами ничего стоять не будет. Ведь если идеи имеют самостоятельное существование, они сами вещи, и не могут стоять за вещами, а иначе бы существование идеи получали только в таком состоянии, и не существовали бы самостоятельно. 

Итак, из всего сказанного ясно, что не по признакам отдельная вещь тождественна ее подлинному бытию. Ведь точно, знать каждую вещь – это знать ее подлинное бытие, так что если мы представляем себе вещи, то оба оказываются чем-то одним. 

Если мы называем какую-то вещь по признакам, например, человека называем «этот музыкальный» или «этот белый», то из-за двусмысленности нельзя говорить, что названа именно подлинная сущность. Ведь слово «белый» может означать как белую вещь, так и белизну как признак: и в первом случае мы называем подлинную сущность, а во втором – не называем. «Стать человеком» -- это не то же самое, что «стать белым человеком», разве что человек всегда страдает белизной. 

Налицо нелепо давать отдельное имя для каждой подлинной сущности. Потому что тогда пришлось бы подбирать имя, скажем, и для лошади и для бытия-лошадью. Но что мешает чтобы по отдельности вещи были бы сами своей подлинной сутью, раз они существуют в своем подлинном бытии? И не только вещь и ее суть – одно, но и формула их – одна, как очевидно из уже сказанного. Ведь не по признакам быть одним это то же, что быть в единственном числе. А в противном случае мы бы ушли в бесконечность: самая суть единицы была бы отдельно от единицы, и понадобилась бы единица для учета этой единицы и так далее. 

Итак, стало очевидно, что если мы говорим о самостоятельных существованиях в первичном смысле, вещь совпадает с ее особым существованием. Нападки софистов на это положение легко разрушаются тем, что то же самое Сократ и существование Сократа: не важно, спрашиваем ли мы о существующем Сократе или о существовании Сократа – вот и всё решение. Итак, мы теперь знаем, как именно самая суть бывает тождественна, а бывает не тождественна вещи. 

Вещи возникают либо от природы, либо от искусства, либо сами просто так. Все вещи возникают под действием чего-то, из чего-то и как что-то. Я имею в виду «что-то» по всем разрядам: вещь может стать тем-то, а может приобрести новое количество, или качество, или сменить место. 

В природе всё возникает от природы. Материал – то, из чего возникает, а возникает это под действием чего-то уже существующего от природы. Всё возникает как «что-то»: человек, растение, или что угодно. Мы и называем это «существованиями». 

Возникает ли вещь от природы или от искусства – в ней есть материал. Ведь что есть, того могло бы и не быть, и материал помогает вещи состояться. 

Если определять природу вообще, то это и источник, и правило возникновения вещей. У всех вещей есть своя природа: у растений, у животных… А под действием чего вещь в природе возникает – это всегда какой-то из природных видов, обычно того же вида, хотя и другой сам по себе – человек рождается только от человека. 

Так возникают вещи в природе, а возникающие иным образом вещи называются творениями. Творения создаются либо по правилам искусства, либо от избытка сил, либо благодаря способностям разума. 

А некоторые вещи возникают сами по себе, можно сказать, «на счастье»: такое возникновение почти как в природе – ведь некоторые вещи могут возникать и при осеменении, и без осеменения. Дальше мы всё это рассмотрим. 

От искусства возникает то, образ чего в душе. Образом я называю самую суть каждой вещи, точнее, первоначальное существование. Отметим, что у противоположных вещей один образ в каком-то смысле: отсутствие сущности противоположно той же сущности. Так, здоровье противоположно болезни, при том, что болезнь – это отсутствие здоровья, а здоровье – это сформулированное в душе знание. 

Чтобы выздороветь, надо рассуждать так: если здоровье состоит в том-то, то чтобы быть здоровым, и нужно соблюдать именно это: скажем, вести умеренный образ жизни, или еще и согреваться. Так всякий раз нужно рассуждать, перебрав всё необходимое, и только напоследок переходить к делу. 

Такой ход мысли и позволяет «создать» здоровье, и получается, что в каком-то смысле здоровье происходит из здоровья, как дом происходит из дома, то есть материальный дом из нематериального дома (проекта). Медицина – образец здоровья, архитектура – образец дома. Если вычесть материю, то останется существование в самой своей сути. 

Всё возникает и всё движется либо на уровне мысли, либо на уровне создания нового. Когда мы говорим о принципе и виде вещи, то мы ее мыслим, а создавать вещь позволяют окончательные выводы из нашего мышления. Исходя из этого и нужно рассуждать о промежуточных состояниях. Наприме, прежде чем выздороветь, нужно начать вести умеренный образ жизни. Но чтобы вести умеренный образ жизни, нужно сидеть в тепле. Теперь мы можем определить каждое из этих состояний, и тем самым превратить возможное в наличное. 

Чтобы принять созидательное решение, с которого начинается лечение, врач должен усмотреть идею в своей душе. А если сам человек выздоравливает, то тогда он тоже опирается на условия, которые могут воспроизводиться врачебным искусством. Например, он может начать выздоравливать, потому что потеплело, а может – потому что врач его растер.  

Тепло в теле – или составляющая здоровья, или предшествующее составляющей здоровья, или предшествующее предшествующему и т.д. – но всё равно в конечном счете составляющая здоровья. Точно так же как кирпичи составляют дом, прямо или косвенно, и любые другие примеры подберите. Как говорится, ничего не бывает просто так, обязательно что-то перед этим заявило о себе. 

Очевидно, что какая-то составляющая вещи прежде всех о себе заявляет. Материал – это такая составляющая: она и существует в самой вещи, и становится самой этой вещью. 

Но разве материя не входит также в формулу вещи? Когда мы говорим «медный круг», то называем и материал – медь, и вид – фигуру, и по этому виду можем говорить о роде. Итак, формула «медного круга» включает материю. 

Если из материала что-то сделано, то как отдельную вещь мы называем ее не «материалом», а «материальной»: скажем, статую назовем не «камнем», а «каменной», и человека выздоровевшего уже не назовем «нездоровым». Он был лишен здоровья, но приобрел материю здоровья, и поэтому здоровый человек здоров как человек после мук нездоровья. 

Но чаще когда мы говорим об изменении состояния, мы говорим о состояниях, чего было и чего не было. Мы говорим «больной стал здоровым», а не «человек вообще стал здоровым человеком». Мы говорим о здоровом человеке, и так зная, что он человек.  

А если мы не можем объяснить и назвать, какого свойства лишена та или иная вещь: например, если медь бесформена, или если перед нами простая груда кирпичей и досок, то мы должны выяснить, откуда взялось медная статуя и дом. Но и тут мы не будем называть деревянную статую деревом, но продуктом из дерева. Мы будем говорить «медная статуя», а не «медь»; «каменный дом», а не «камень»; «кирпичный дом», а не «кирпичи». 

Даже нельзя, если приглядеться, так наспех говорить «статуя из дерева», «дом из кирпича». Ведь когда вещь из чего-то сделана, материал не остался тем же самым, но подвергся изменениям. Поэтому мы и говорим «материальная вещь», а не «материя». 

Чтобы сделать вещь, нужно начать ее делать, и у всякой вещи есть начало. Также должно быть из чего ее делать: не из отсутствия вещи ее делают, а из материала, и мы уже разобрались, что значит слово «материал». Наконец, вещь должна стать чем-то: стать шаром, кругом или чем угодно. Но как нельзя создать то, что стоит за многими вещами, скажем медь, так же нельзя создать и шар вообще – но только свойство: медный шар создан со свойством шара. 

Сделать какую-то вещь – значит, сделать ее чем-то из материала вообще. Так, сделать изогнутую медь – это не создать изгиб и не создать медь, но сделать что-то иное: вид, осуществленный в материале. 

Если бы мы делали медь, то ее бы пришлось делать из меди, и медь сводилась бы к меди. Но когда мы делаем медный шар, то делаем его так, что из одного (меди) делаем другое (шар). А если бы мы делали медь из меди, то и медь бы прежде сделали, и так до бесконечности. 

Очевидно, что вид, или как бы мы ни называли возникшую перед нами чувственную форму, не создается и не возникает, как и самая суть. Вид возникает только в какой-то другой вещи, под действием искусства, природы или динамики. Сделать можно медный шар: взять медь и сделать ее шаром: шар будет видом, и тогда получится медный шар. 

А если нам важно, откуда взялись шары, то тогда нужно спрашивать, из чего они сделаны. Всё возникшее не может не делиться на две части: на материал и вид. Если шар – фигура с равным удалением от центра, тогда понятно, как его создать и что создается, и тогда мы видим создание как целое, например, медный шар. 

Теперь нам стало ясно, что нельзя говорить «вид возник» или «существование возникло», но возникает только целое, заимствущее имя от этого существования, потому что ничто не может возникнуть без материи, и потому мы не спутаем материю, вид и целое. 

Итак, возможен ли шар без мысли о шаре и возможен ли дом без кирпичей? Если бы так было, ничего бы и не возникало. Мы знаем, что означает что, но когда мы производим, то берем одно и получаем другое, и тогда мы говорим, что возникла данная вещь. 

Всякий человек, Каллий или Сократ, есть, -- как есть данный медный шар; а человек вообще или живое существо вообще есть в общем смысле, -- как в общем смысле есть медный шар. Поэтому очевидно, что «видовые истоки», как некоторые привыкли называть виды, если вообще они есть помимо отдельных вещей, бесполезны для возникновения и для существования. Если они и существуют сами, то не ради существования вещей. 

Для некоторых вещей сразу видно, что родивший такой же как родившийся: но это не одна единица, а один вид. Человек рождает человека. Разве что рождается что-то против природы: лошадь рождает мула. Но и здесь на самом деле то же самое: просто нет имени для общего между лошадью и ослом, чтобы был какой-то близкий к обоим род, и поэтому приходится говорить «мул». 

Итак, очевидно, что не следует изготавливать из идеи образец для вещей. Наоборот, лучше всего годятся на роль идей именно существующее вещи. Порождения достаточно для создания вещи, и порождение – причина того, что вещь обладает видом. Всякий раз мы видим данный вид в данном мясе и костях, Каллия или Сократа. Они разные по материи, потому что сделаны отдельно, но тождественны по виду, потому что вид – наименьшая единица. 

Кто-то из вас задаст недоуменный вопрос, почему что-то может возникнуть и благодаря искусству и само по себе, как здоровье, а что-то только благодаря искусству, как дом.

Причина в том, что материя, которая берется для творчества и для искусного производства, в которую уже отчасти заложена будущая вещь, не всегда может меняться сама по себе, и даже если может меняться, не обязательно может меняться так, как нам надо. Многое может меняться само по себе, но не как нам надо, например, вещи не могу сами по себе выступить на театральной сцене. 

Одни материальные вещи, как камни, могут двигаться только под внешним воздействием, а другие материальные вещи, как огонь, могут двигаться сами по себе.